— Джентльмены, это генерал Шерман и его помощник полковник Соммерс. Генерал Макгрегор командует вооруженными силами Ее Величества в Шотландии. Джентльмен рядом с ним — мистер Макларен из Шотландского совета. А это мистер Роберт Долглиш, председатель… — не закончив фразы, граф Эглинтон осекся с потерянным видом. Потом взял себя в руки и твердым голосом закончил:
— Председатель Национальной партии Шотландии.
По реакции троих остальных Шерман понял, что это откровение величайшей важности.
— Сожалею, мистер Долглиш, но с этой организацией я не знаком.
— Да я на это и не рассчитывал, генерал, — криво усмехнувшись, кивнул Долглиш. — Пожалуй, ее следовало бы назвать подпольной организацией, проповедующей шотландский национализм. Нашей предшественницей была Ассоциация защиты прав шотландцев. Сия достойная организация работала на реформированную администрацию в Шотландии. Задачи она ставила благородные, но мало чего добилась. Наша же Национальная партия поставила более высокие цели, как только начался конфликт с американцами. Почти все сходятся в том, что настало время перемен по всей Шотландии. И мы, и сочувствующие нам высокопоставленные лица работаем во имя свободы Шотландии.
Шерман кивнул, вполне уразумев причину этой тайной встречи.
— Джентльмены, прошу садиться, — сказал граф Эглинтон. — На столе графин доброго шотландского солодового виски. Позвольте вам налить?
Пока наполняли стаканы, Шерману выпала минутка на раздумья. Затем он поднял стакан и негромко промолвил:
— Джентльмены, не выпить ли нам за свободу шотландского народа?
При этих словах витавшее в воздухе напряжение рассеялось в единый миг. Присутствующих объединило общее стремление, общая цель. Но некоторые вопросы все же нуждались в разъяснении. Шерман обернулся к Макгрегору:
— Вы сказали, генерал, что вы главнокомандующий вооруженных сил Ее Величества в Шотландии.
— Таков мой титул на самом деле. Я же предпочитаю называть себя просто командующим шотландской армией. Все мои войска сейчас в казармах, где и останутся вплоть до дальнейших указаний. Вам, конечно, ведомо, что шотландские солдаты, сражавшиеся в Ливерпуле, были разоружены и вернулись на север.
— А что ваши офицеры думают об этом?
— Буду с вами совершенно искренен, сэр. К нашим полкам приписан и кое-кто из английских офицеров. Они временно находятся под арестом. Все остальные офицеры на нашей стороне.
Поразмыслив над этим, Шерман обратился к Роберту Долглишу:
— Полагаю, я догадываюсь, что должны чувствовать члены вашей Национальной партии, раз все войска настроены одинаково. А вот как насчет остального населения Шотландии?
— Конечно, от их лица я говорить не могу, — признался Долглиш, — но если мы завтра проведем референдум, в его исходе я не сомневаюсь. Наш народ выскажется как один. За Шотландию, свободную от английского влияния. За восстановление нашего суверенного права на самоуправление, отнятого у нас сто шестьдесят лет назад, когда наш собственный парламент был распущен преступным Актом об унии. Я уверен, что это можно сделать без насилия.
— Я придерживаюсь того же мнения, мистер Долглиш. Соединенные Штаты выступают за демократию в других странах. Эта цель была достигнута в Мексике, Канаде, а совсем недавно и в Ирландии. Что вы думаете по этому поводу?
— Сейчас наши представители в Ирландской республике изучают опыт демократических преобразований, — улыбнулся Долглиш. — Ничего мы не желаем столь же страстно, как свободных выборов в свободной Шотландии.
— Тогда будьте покойны, — отозвался Шерман. — Моя страна поддержит ваши усилия.
— Хорошо бы побыстрее, — пылко проговорил Долглиш. — Я поднимаю свой стакан и благодарю вас, генерал. Это самый памятный момент в истории моей страны.
* * *
За ночь тучи выплакали весь дождь без остатка, и утро дня первого послевоенного заседания парламента выдалось чистым и ярким. Тарахтя колесами по мокрой мостовой, сияющей в лучах солнца, богато изукрашенная карета Бенджамина Дизраэли подкатила через Уайтхолл к площади Парламента. Она остановилась у парадного входа как раз в ту минуту, когда Биг-Бен начал отбивать одиннадцать. Подбежавший лакей опустил подножку и отступил, давая дорогу Миллу и Дизраэли. Оба прошли, не поднимая глаз на солдат в синих мундирах, стоящих на часах у входа.
