— Постарайтесь на этот раз обойтись без колкостей. Обратите внимание, что я к ним не прибегаю. Значит, для вас это вопрос принципа?
— Да. Для меня это вопрос принципа.
— Это не ответ, — сказал Брюннер. — Этот глупый ответ не ответ.
— Однако для меня, — сказал Марк, — это единственно возможный ответ.
Бетти Женер встала и налила всем еще кофе. Брюннер с раздражением следил за ней взглядом.
— Обратимся к фактам. Простите нас, Бетти, но мы здесь, так сказать, в кругу семьи. И я полагаю, пришло время выяснить до конца некоторые вещи. Вы знаете, как высоко я ценю нашего молодого друга. Это человек исключительно способный, блестящий, я бы сказал, выдающийся. Все это очевидно, и нет нужды говорить ему комплименты.
— Безусловно, и я был бы вам весьма признателен, если бы вы поскорее покончили с этим вступлением, — сказал Марк.
— Охотно. Тем легче мне будет сказать, что, по моему мнению, ваш характер не на высоте вашего интеллекта. Если бы я вас не знал, то без колебаний заявил бы, что вы вели себя сегодня утром, как хулиган. Есть вещи, которые делать непозволительно. Вас должны были бы этому научить. Сколько я ни роюсь в памяти, я не могу припомнить, чтобы генеральный секретарь восстанавливал совет против председателя. Это беспрецедентно! Может быть, ты, Альфонс, знаешь такой пример?
— Да нет, — ответил Женер.
— Теперь, Аль, я хочу задать тебе один вопрос: ты считаешь, что Этьен поступил правильно?
— Я предпочитаю не отвечать на этот вопрос.
— Но мы ведь в кругу семьи.
— Я предпочитаю не отвечать на него даже самым близким, даже самому себе. Я давно уже задаю себе этот вопрос и…
— Отвечай без уверток, Аль. Ведь мы с тобой об этом говорили и, помнится, пришли к единому мнению, не так ли? Я понимаю, ты щадишь чувства Этьена, но на сей раз тебе придется высказаться со всей определенностью. Считаешь ли ты его поведение приличным?
— Нет.
— Превосходно! — воскликнул Брюннер. — Я прежде всего хотел, чтобы ты высказал ему свое осуждение.
— Вот как? — спросил Марк. — Осуждение?
— Нет, — сказал господин Женер. — Ничего подобного. Меня шокирует только одно обстоятельство…
— Об этом мы потом поговорим, — перебил его Брюннер. — Нам нужно обсудить немало вещей, поэтому давайте придерживаться определенного порядка.
— Послушайте, господин Брюннер, — сказал Марк, — у меня нет никаких оснований придерживаться вашего да и вообще какого-бы то ни было порядка. Вот уже шесть месяцев как я не работаю с господином Женером. Я предпочел бы об этом не напоминать, но, поскольку это обстоятельство кажется вам совершенно несущественным, я вынужден обратить ваше внимание на то, что многие вопросы я могу теперь решать по своему собственному разумению.
Женер улыбнулся.
— Именно это я и хотел сказать, Марк. Я ни минуты не смотрел на вещи иначе и никогда не осуждал вас. Мне бы хотелось, чтобы вы мне поверили, мой мальчик.
— Не волнуйся, он тебе верит, — вставил Брюннер. — Мне не хотелось бы оскорблять ваши чувства. Вы ведь относитесь друг к другу, как отец и сын. Такие отношения для меня священны. Но, черт возьми, может же отец руководить своим сыном? Могу ли я просить вас, Марк, отвечать на мои вопросы так, как если бы вам задавал их господин Женер?
— Я вас слушаю, — сказал Марк.
— Что вам сказала мадемуазель Ламбер?
— Когда?
— Сейчас, пока мы вас здесь ждали.
— Я ее не видел.
— Вы нас всерьез уверяете, что были все это время не с ней?
— Не вижу оснований уверять вас в обратном.
— В самом деле? Но тогда, боюсь, я переоценил ваш интеллект. Я начинаю сомневаться в ваших способностях. Итак, ситуация ясна: у нас, значит, нет никакой гарантии благоприятного исхода вечернего заседания?
— Никакой, — подтвердил Марк. — Никакой, если не считать вашего доверия к моим словам.
— Ваша добросовестность вне сомнений, мой бедный друг! Но мне шестьдесят лет, а вам? Тридцать!
— Ошибаетесь, больше, и не думаю, что мне предстоит узнать много нового. Во всяком случае, в этой области.
— Возможно, — сказал Брюннер. — Вполне возможно. В таком случае не будете ли вы так любезны рассказать нам о характере ваших отношений с Льеже-Лебо?
