В конце концов мы соглашаемся, что имеется прямой смысл поискать скрытый подход к позициям противника со стороны Дона. Правда, сделать это до второй атаки не удастся, просто не успеем. Зато, если подход обнаружится, его можно использовать в дальнейших боях.
— В разведку отправьте лейтенанта Макарова с двумя автоматчиками, — приказываю Грудзинскому…
Вскоре появляется Николаев.
— Ну как, комиссар?
Мирон Захарович улыбается:
— Подозрения комкора не подтвердились. В пушке действительно дефект, но производственный. И танк в самом деле застрял в овраге. Только произошло это по неумению механика-водителя, и экипаж не покинул машину, а ходил за помощью и уже вытащил свой танк.
* * *
До начала атаки меньше часа. Оставив на КП Асланова и Грудзинского, мы с Николаевым отправляемся в батальоны. Мирон Захарович — к Яковенко, я — к Довголюку.
Г. С. Родин требует провести атаку на максимальной скорости, и в принципе он прав. Чем быстрее танки преодолеют зону огня противника, тем меньше будет потерь. А когда они вырвутся к самой обороне, вражеская артиллерия вообще вынуждена будет умолкнуть, чтобы не поразить своих. К тому же быстрая атака произведет на врага значительное психологическое воздействие и поможет нашей победе. Все эти мысли комкора мы должны донести до каждого экипажа и заодно подготовить людей к тому, что и на этот раз авиационной и артиллерийской поддержки не обещают. Такое сообщение неприятно, но скрыть правду еще хуже: несбывшиеся надежды обескураживающе действуют на бойцов.
Тем же овражком, где повстречали Родина, мы с Маслаковым выходим в расположение 1-го батальона.
Вблизи небольшой рощицы бойцы роют могилу.
— Кого хороните? — спрашивает Маслаков.
— Разведчика, сержанта Веркеева. Да трех пехотинцев, — устало отвечает пожилой боец.
Сняв фуражки, мы молча стоим у края могилы, рядом с холмиком сухой выброшенной земли. Где-то в глубине сознания мелькает мысль, что и сам я не застрахован. Может, даже сегодня и вот тут, у самого Дона, лягу в такую же братскую могилу и такой же пожилой боец так же устало ответит на чей-нибудь возрос: «Комбрига хороним, да еще танкистов». Но я тут же гоню прочь дурную мысль.
Через сотню метров вступаем в густые заросли лебеды и репея. У основания длинного изогнутого гребня с пологим скатом стоят танки. Один — совсем почерневший и еще горящий. Снаружи пламени нет, но внутри машины яростно шипит, глухо доносится треск рвущихся боеприпасов. Между танками то и дело рвутся снаряды и мины. Слева горит рожь. Белесый дым стелется над хлебами. В дыму мелькают танкисты — тушат пожар.
Довголюк лежит на верхушке гребня, смотрит в бинокль. Завидев нас, поднимается.
— Лежи, лежи, — останавливаю его.
Но Довголюк все же встает на ноги, здоровой рукой поправляет складки гимнастерки, поворачивает фуражку козырьком вперед и спускается вниз. Тонкое, с рыжеватыми крапинками лицо его осунулось, щеки со следами пота запали еще глубже. Но взгляд внимательных глаз по-прежнему тверд, спокоен.
Присев на корточки, капитан чуть сипловатым голосом докладывает обстановку. Перед его батальоном у противника восемнадцать противотанковых пушек и до пятнадцати зарытых в землю танков. Несколько вражеских машин ведут огонь, как кочующие орудия, время от времени меняя позиции.
Батальон потерял более трети машин. Большинство подбито снарядами, бомбежка же особого вреда не причинила. Из танкистов убитых двое, раненых около десяти процентов, однако выбыла из строя половина командиров взводов.
— Плохо, — замечаю я. — Пополнить это звено куда сложнее, чем заменить командиров рот. В батальоне есть подходящие кандидатуры?
Капитан разводит руками:
— Храбрости хоть отбавляй, а опыта у людей нет.
— Опыт в бою придется приобретать. Выдвигайте лучших командирами взводов. Списки представьте мне.
Подходит ординарец Довголюка:
— Товарищ комбат! Пить хотите?
Довголюк строго замечает:
— Не видишь разве? Предложи сперва полковнику.
Ординарец смущенно протягивает мне котелок. Я отказываюсь. Вода чистая, холодная, но пить не хочется.
— А у меня все пересохло. — Запрокинув голову так, что острый кадык на добрый сантиметр выдался вперед и с каждым глотком ходит вверх-вниз, Довголюк жадно и надолго приникает жаркими, запекшимися губами к солдатскому котелку.
