Тем временем шестьдесят первый продолжал:
— Моя девушка работала там же, где и я, видеться нам было нетрудно. Но вот другие, если у них окажется лишний квач, ведут девушку на танцевальные сборища, в общественные развлекальни. Там урзу продают, можно весело пронести время. Так не захотел я, чтобы у меня, как у всех, было. Урза, видите ли, мне, дураку, надоела, — и шестьдесят первый зло стукнул себя ладонью по щеке. — А вот всё от них, — он постучал себя пальцем по голове, — всё от мозгов. Недаром чтецы божественных сказаний говорят нам, что всё горе — от ума и ни от чего больше. Потому-то и запрещено переводить в человеческую речь знаки божественных начертаний.
Чтецы всегда повторяли, что это умение может принести только несчастье.
«Неграмотные! — молнией пронеслось в голове Ник Лова. — Всё население неграмотно.
— Ник Лов впился глазами в лицо соседа и сосредоточенно потянул себя за подбородок. Какую же власть надо было забрать и на какую подлость решиться, чтобы так ограбить потомков умных и добрых людей, покинувших Землю ради научного подвига? Лишить их не только имени! Лишить их счастья знания!» — И Ник Лов со всей ясностью вдруг понял, что его знания и его судьба ставят его в особое положение по отношению ко всем этим людям, ко всему несчастному населению корабля. Возлагают на него особые обязательства по отношению к ним, лишая его морального права погибнуть, лишая права избрать какой бы то ни было иной путь, кроме борьбы за справедливость для всех людей.
На минуту Ник Лов перестал видеть шестьдесят первого. И только услышав его недоуменный, настойчиво повторяемый вопрос о том, что с ним, справился с собой и спокойно ответил:
— Да все то же, о чем я говорил тебе. Вдруг стало плохо с головой, и я чуть не потерял сознание.
— То-то я вижу, что ты прямо окаменел, — произнёс шестьдесят первый. — Но теперь ты в порядке?
— Да — отвечал Ник Лов, — теперь я в порядке. Слушаю тебя. Что же было дальше?
— А дальше вот что. Решил я удивить свою восемьдесят вторую. И я знал чем! Дело в том, что я открыл одну вещь. Я открыл её случайно, хотя, может быть, и не совсем случайно. До сих пор я только три раза пользовался этим и на третий раз попался. — Шестьдесят первый остановился как бы в нерешительности и затем негромко продолжил: — Я всем говорил и на суде скажу, что это вышло случайно, что я просто увидел это. И всё. Но на самом-то деле я это не увидел, а сделал сам. Сам! — уже гордо произнёс сосед Ник Лова.
— Так что же ты сделал такого, чего нельзя делать и за что тебя забрали в тюрьму?
— Я угадал, открыл, как в любое время добыть огонь! И я зажигал его! — слова с гордостью, но очень тихо произнёс шестьдесят первый.
«О силы космические! — охнул Ник Лов. — Он зажёг огонь! Несчастный Прометей двадцать восьмого века».
Ник Лову вдруг захотелось безудержно смеяться, но он одёрнул себя тем, что здесь скорее уместны были бы слёзы.
— Это нетрудно, нужен кусочек железки и камешек, какие можно найти на холмах. Я никому ещё не говорил об этом, но тебе сказал, потому что ты мне кажешься парнем надёжным и не будешь зря трепать языком, — продолжал шестьдесят первый.
— Но ведь ты сам обещал доложить обо всём, что услышишь от меня, — возразил ему Ник Лов.
— Ха! За кого ты меня принимаешь? Шиш они узнают от меня что-нибудь. А что обещал, так чего тут такого? Я им чего хочешь пообещаю, чтобы лишний раз палкой не огрели.
«Примитивная, но верная философия, выработанная за века, вероятно, как защитная реакция на ту ложь и лицемерие, которые здесь обрушиваются на людей, — подумал Ник Лов. — Обещай что угодно, но делай и поступай, как позволяют обстоятельства».
— Так что было потом? — спросил он далее. — Ты зажёг огонь?
— Да, зажёг. И может быть, научу тебя, как это делать. А горит, оказывается, многое из того, что есть на земле.
«На Земле, — отметил про себя Ник Лов. — Они продолжают называть корабль Землёй, сделав собственное нарицательным и, конечно, отбросив порядковый номер века, когда он ушёл с истинной Земли».
— Лучше всего горит сухая трава и стебли растений с холмов. И я решил угостить восемьдесят вторую обжаренным куском каши. Она делается после этого такой вкусной. Мы положили кусок каши на совок с большой ручкой, я развёл огонь и затем поджарил кашу до румяной корочки. Если бы ты видел, как смеялась, и была довольна моя девочка! — Шестьдесят первый заулыбался и даже прищёлкнул пальцами. — Но потом набежали зелёные. Они таки унюхали нас в дальнем углу за большой гладкой дорогой, которая там проходит между горок.
