— Можно ли винить меня? — спросила она, оглядывая свою блузу и скучно-коричневого цвета мужской костюм. Маленький парижский портной замечательно доработал, но Кларисса устала от однообразия цвета и линий. Она мечтала о платье из набивного муслина и об атласных туфельках. А к ним еще нужна шляпка, украшенная перьями, — любимый стиль ее матери. Хоть что-нибудь — самую малость, лишь бы напоминало ей о том, кто она на самом деле.
Кларисса снова подошла к портрету и опустила кисть в терпентин. Она ощущала, что становится иной, не такой как раньше. Ей пришлось видеть, как за ночь изменилась ее мать, когда отец предал их. А теперь пришла пора стать другой.
И все из-за Джеймса. «Монахи» ужасали Клариссу, при мысли о том, что мать находится в заточении — другого слова она не могла подобрать, — ужас пробирал до костей. Но именно второе появление Джеймса в ее жизни перевернуло в ней все. Негодование в первый момент его появления перешло в неловкость их союза. Вожделение и долгая безответная привязанность к нему обернулись болью и смятением. При всей своей эмоциональности Кларисса знала, что долго ей такого накала чувств не выдержать, ничего хорошего из этого не выйдет.
Когда она смотрела на холст, то уже четко знала, где провести линию, положить тень, какой использовать тон, какой будет текстура, — видела, каким будет законченный портрет. Кларисса понимала, что ей предстоит подобным же образом поработать над собой. Заглянуть в день, когда они с матерью снова будут вместе, и решить, какой она сама должна стать, чтобы он наступил.
Прогулка с Джеймсом в этом смысле была удачной. Клариссу ужасала мысль о новой рискованной проделке Айрис, она согласилась молчать и держала свой рог на замке. Когда он стал настаивать, чтобы она извинилась перед глупенькой, испорченной девушкой, Клариссе стоило большого труда использовать свой кнут по назначению — на Уинстоне, а не на нем. Но она была начеку. Она даже получила удовольствие от верховой езды, хотя и не собиралась говорить об этом Джеймсу. Ненавистные брюки на этот раз оказались предпочтительнее платья — в них сидеть на лошади было куда удобнее.
Кларисса ополоснула кисть и теперь изучала палитру. Та Кларисса, какой она была на судне, отличалась неумеренной вспыльчивостью, совершенно неприемлемой в Кенвуд-Хаусе. Избыточная эмоциональность и вспышки гнева в лучшем случае удивили бы Беннеттов. А в худшем? Во время прогулки Джеймс ясно дал ей понять, что им нельзя вызывать подозрения.
Она окунула кисточку из соболя в краску приглушенного тона. Сен-Мишель не одобрял ее практику, находил ее расточительной. Большинство художников в начале работы пользовались одним практичным тоном. Кларисса хотела, чтобы портрет был единым целым от начала до конца. Она широким мазком обрисовала границы фона, с удовольствием оценив результат.
Нет, размышляла она, Кларисса, пересекающая Ла-Манш, не годится. Очень хорошо, сказала она себе. Другое дело Кларисса, ускакавшая в поля. Нет сомнения, что чем больше практиковать выдержку, тем легче она будет даваться. Ей следует помнить об этом, общаясь с Джеймсом. В конце концов, у нее нет выбора. Если Кларисса хочет контролировать свои чувства, чтобы выдержать это испытание, она не может — не должна — вести себя с ним как прежде. Его способность с легкостью отворачиваться от нее ужасает.
Возможно, Сен-Мишель был во всем прав. Чтобы добиться успеха в художественном творчестве, ей не следует полностью отказываться от пылкости своей натуры. Может быть, все дело в чувстве меры, прагматизм ей нужен в той же степени, что и пылкость, хотя она не желала признавать этого. С другой стороны, если жизненный опыт до сих пор чему-то и научил ее, то только тому, что она обладает необходимыми качествами. Просто необходимо научиться контролировать ситуацию — а этим искусством, Кларисса была уверена, она может овладеть за относительно короткое время.
— Я помешал вам?
Услышав этот тихий голос, Кларисса встрепенулась и уронила кисть на пол. Петтибоун заявился неожиданно и уже прошел половину пути до мольберта.
