— Вы прекрасно знаете, что это так. Иначе почему бы я выпила столько бренди? — оборонялась Кларисса, ногтем процарапывая рисунок. — Я была сердита на мистера Беннетта за его безрассудное желание любой ценой угодить дочери. И за маму, оказавшуюся в опасности.
— Так что, вы ничего не помните, что было вечером? — спросил Джеймс ровным тоном, с беспокойством глядя на изуродованный рисунок.
— Ничего.
Он спрыгнул со стола и пошел к двери.
— Кларисса, вы не сделали и не сказали ничего, что могло бы изменить исход нашего целенаправленного пребывания здесь. Сказанное под влиянием винных паров было не чем иным, как заблуждением наших переутомленных мозгов.
Кларисса с облегчением вздохнула, хотя что-то в его словах насторожило ее.
— И еще — надеюсь, это немного успокоит вас, — добавил Джеймс, оборачиваясь к ней и вынимая из кармана письмо.
Она сразу же узнала почерк матери, и с души как будто упал камень.
— Спасибо. — Она не скрывала радости.
Джеймс кивнул и собрался выйти.
— Джеймс, насчет следующего раза… — Она замолчала, ожидая, когда он посмотрит на нее.
Он остановился у самой двери и обернулся:
— Да?
— Смело снимайте с меня брюки. Я обещаю не ставить вам это в вину.
Он ничего не сказал, только улыбнулся, шагнул в холл и беззвучно закрыл за собой тяжелую дверь.
Полночь давно миновала. Джеймс лежал, закинув руки за голову, и вслушивался в окружающую тишину.
«Смело снимайте с меня брюки».
Он повернулся на правый бок и, уронив голову на прохладную ткань, стукнул Кулаком по подушке. Эти слова весь день преследовали его. Кларисса произнесла их как бы в шутку, но для Джеймса… ну, это было больше, чем шуткой.
Он обманул ее ожидания в их первую ночь в Кенвуде, потому что хотел ее. Хотел больше, чем всегда за последнее время. Если бы он был настойчив, они снова стали бы любовниками, не как Сен-Мишель и Люсьен, но как Кларисса и Джеймс.
Джеймс снова стукнул по подушке и сложил руки на голой груди, ощущение мягких дорогих простынь действовало на него угнетающе. Ему не следовало бы удивляться возвращению его чувств к Клариссе. В конце концов, если бы она поверила ему, поняла, что он должен был честно высказать свое мнение о предполагаемой неверности ее отца, они скорее всего были бы вместе, были бы мужем и женой.
Он смотрел на свечу, горевшую на ночном столике, смотрел, как колеблется язычок пламени, бросая тени на стены. Кармайкл поручил это задание ему, потому что Джеймс был свободен от обязательств, которые могли бы затруднить его выполнение. Его родители умерли, старший брат женился и процветал, предоставив Джеймса самому себе.
Он отбросил одеяло и взглянул на свою возбужденную мужественность.
— Бедняга, ты расстроен.
Звук открывающейся двери заставил Джеймса всмотреться в темноту, сгущавшуюся за свечой. В слабом свете, падавшем из холла, вырисовалась неподвижная фигура. Затем она шагнула в комнату, осторожно закрыв за собой дверь.
Джеймс сел и натянул на себя одеяло, прикрыв наготу ниже пояса.
— В такой поздний час я не утруждаю себя тонким обхождением. Кто вы и почему вы здесь?
Фигура медленно подошла ближе, и стало очевидно, что это женщина. При мысли, что это может быть Кларисса, кровь быстрее побежала у него по жилам, но когда гостья подошла ближе к горевшей у кровати свечи, Джеймс понял, что ошибался.
— Мисс Беннетт? — неуверенно произнес Джеймс.
Бровь девушки привычно поднялась вверх, она подошла и села рядом с Джеймсом.
— Да, хотя я предпочла бы, чтобы вы называли меня Айрис. — Она взялась за концы кремовой ленты, завязанной у нее на талии, и атлас легко поддался, когда она их дернула. — Что же касается того, почему…
Ее пеньюар раскрылся, обнажив сначала одну, а потом и другую грудь идеальной формы, едва прикрытую прозрачной ночной рубашкой. Она уперлась ладонями в бока и откинулась назад, отчего халат раскрылся полностью.
— Мадемуазель…
— Пожалуйста, мистер Ругье, — замурлыкала она, и в ее голосе было то, о чем Джеймс предпочел бы не думать.
— Айрис, — начал он, взяв подушку и бросив ее между собой и девушкой, — вы этого не хотите.
Айрис кивнула.
— О, но я хочу.
