— Я видел, — сказал Арнольд.
— Врешь! — с неожиданной злостью повернулся к нему Тони. — Тебе было всего два года! Ты не можешь помнить!
— А я видел и помню, — упрямо повторил Арни. — В воду меня, конечно, не пускали, посадили на песок, он горячий такой, и еще там круглые камешки… гладкие-гладкие… А вода, когда откатывается от берега, так шипит… ну, знаете, почти как кола. Только запах совсем другой. И видно, как песок на глазах высыхает, а потом его следующая волна мочит. Мокрый песок — он такой плотный и вязкий, совсем не похож на сухой.
— Ты это все в книжках вычитал, — стоял на своем Тони.
— А потом отец поймал крабика и принес мне показать. А я ухватил его, и он меня укусил. Тогда я заплакал, а мать стала ругать отца.
— А вот и врешь! Вот и попался! — восторжествовал Тони. — Крабы не кусаются! У них клешни!
— Сам знаю, что клешни. Но тогда-то я маленький был! Я просто почувствовал — больно, вот мне и запомнилось, что укусил. И вообще, что ты наезжаешь? Скажи уж прямо — завидки берут.
— Мальчики, не ссорьтесь. Что вы прям как эти… — Элис мотнула головой в сторону соседней комнаты, и ее волосы упали на лоб. Она откинула их рукой.
— Ладно, пойду кассету принесу, — поднялся Тони. — Тебе про море что-нибудь, Элис?
— Да. И лучше из старых, не позже шестидесятых прошлого века. А то в этих новых фильмах или монстры сплошные, или всякая тупость и непотребство.
Тони открыл дверь чулана; официально на схеме убежища это помещение именовалось не чуланом, а «резервным складом #3». Некогда здесь царил образцовый порядок, все предметы, ящики и контейнеры были аккуратно рассортированы и разложены по своим местам, снабжены бирками и этикетками. Но за двадцать лет от былой упорядоченности не осталось и следа, пластиковые упаковки были разорваны, контейнеры вскрыты, вещи столько раз извлекались и запихивались обратно, что совершенно перемешались, и поиск чего-нибудь редко используемого в этом хаосе иногда занимал не один час (при этом попутно обнаруживались предметы, о существовании коих никто уже и не помнил). Кассетами, впрочем, пользовались часто, так что Тони быстро выволок из пыльных недр нужный ящик. За угол ящика зацепилась какая-то яркая лента, и Тони остановился, чтобы исследовать свою находку.
— Смотрите-ка! — обернулся он к остальным, демонстрируя свой трофей. — По-моему, это купальник, прямо как в фильмах. Только почему-то сшитый из лоскутов.
— Это… это я сшила, — смутилась Элис. — Как подарок себе на день рожденья.
— Ах да, у тебя же день рожденья на днях! — вспомнил Тони.
— Сегодня.
— Ух ты черт, а мы и забыли! Ничего, я про собственный тоже забываю, пусть тебя это утешит.
— Зачем тебе купальник, Элис? — спросил Арни.
— Не век же мы будем сидеть в этом бетонном гробу!
— А что делать? — пожал плечами Арни. — Наверху радиация.
— Дядя Дэвид говорит, что радиация со временем снижается, и наверху будет можно жить.
— Но никто не знает, когда это произойдет, — жестко констатировал Арнольд.
— Ладно, давайте фильм смотреть, — поспешно сказал Тони, вставляя кассету.
После заставки кинокомпании экран залила глубокая синева — в старых фильмах вообще все цвета были насыщенней — а затем на синем фоне возникли желтые буквы: «РОБИНСОН КРУСО».
— Я часто думаю, — сказал вдруг Арни после первых кадров, — что Робинсоны — очень подходящая для нас фамилия. Что он на своем острове, что мы в Убежище…
— Вот только корабль за нами никогда не придет, — мрачно откликнулся Тони.
— Значит, мы должны выбраться сами, — решительно заявила Элис.
— Подожди еще восемь лет, — хмыкнул Арни. — Он, помнится, провел на острове двадцать восемь…
— А почему не сегодня? — воскликнула девушка с таким жаром, что остальные поняли — это решение вызревало у нее давно. — Почему не сейчас?!
— Ты знаешь, почему, — ответил Арни.
— Мы не будем лезть на рожон! Мы только выглянем, и если там все еще опасно — сразу назад.
— Как ты это определишь? Радиация — такая штука, ее нельзя почувствовать…
— Да очень просто! Если наверху нет жизни — значит, еще опасно. И потом, дядя Дэвид говорит, где-то должен быть прибор…
— Да, — подтвердил Тони. — Я даже пытался его найти, но так и не нашел. А Джордж сказал, чтобы я не забивал голову глупостями. Только, по-моему, нет ничего глупее, чем сидеть здесь и даже не пытаться узнать, что делается снаружи.
