— Да, я была тамъ.
— Въ такомъ случаѣ немыслимо, чтобы вы не знали мамы. Первая знаменитая танцовщица Манонъ Фурніе…
— А?! — лаконически прервала молодая женщина и свернула свою работу. — Я очень рѣдко посѣщаю театръ, — добавила она протяжно и сухо. Легкая краска покрыла ея щеки, и она избѣгала смотрѣть на дѣвушку.
Она встала и пошла къ накрытому чайному столу, стоявшему посреди комнаты подъ фонаремъ, свѣтъ котораго падалъ на изящную посуду, ослѣпительно блестѣвшую и сверкавшую.
— Господи, какая она длинная! — казалось, говорили широко открытые удивленные глаза Люсили, когда она слѣдила за молча двигавшейся фигурой баронессы. Покойное сѣрое домашнее платье болталось на ея длинной фигурѣ съ впалой грудью и сутуловатой спиной и длиннымъ шлейфомъ спускалось на коверъ… Но несмотря на ужасно длинныя руки и небрежныя лѣнивыя движенія въ ней было много граціи, когда она хозяйничала у чайнаго стола. Она зажгла спиртъ подъ серебрянымъ чайникомъ, внимательно осмотрѣла три чашки, поставленныя на подносѣ и тщательно осмотрѣла порцію чаю… Она ни разу не взглянула больше на молодую дѣвушку, которая, играя съ примирившейся съ ней Минкой, внимательно наблюдала за всѣми движеніями баронессы.
— Дома это моя обязанность, — болтала она, — всѣ хвалятъ мой чай, только одинъ баронъ Шиллингъ всегда мучилъ меня, — ему такъ трудно угодить чаемъ.
При этихъ словахъ низко опущенная бѣлокурая голова молодой, повидимому, апатичной женщины быстро поднялась; всѣ ея мускулы напряглись, и она слушала едва переводя духъ.
— Мой мужъ бывалъ въ домѣ вашей матери?
— Очень часто! Развѣ вы этого не знаете? Феликсъ всегда говорилъ, что онъ, какъ живописецъ, дѣлаетъ наблюденія въ нашемъ салонѣ. У насъ бываютъ много красивыхъ и интересныхъ женщинъ. Онъ также срисовалъ маму…
— Онъ нарисовалъ танцовщицу Фурніе, говорите вы?
Въ умѣ молодой дѣвушки вдругъ мелькнулъ лучъ свѣта. Баронесса говорила такимъ тономъ, будто у нея кипѣло во впалой груди, и съ какимъ рѣзкимъ презрѣніемъ произнесла она слова: «танцовщица Фурніе». При этомъ посуда зазвенѣла въ ея дрожащихъ рукахъ такъ, что можно было подумать, что въ слѣдующую минуту она покатится по полу.
Какъ, эта длинная некрасивая особа смѣетъ еще быть ревнивой! Какъ большая часть хорошенькихъ молоденькихъ дѣвушекъ, Люсиль была безпощадна къ некрасивымъ женщинамъ, осмѣливавшимся предъявлять свои права. Ея большіе глаза вдругъ сдѣлались зелеными и въ нихъ засверкало злорадство. Она поднялась съ мѣста, съ улыбкой оправила платье и приблизилась на нѣсколько шаговъ къ чайному столу; это движеніе заставило болѣзненно согнувшуюся баронессу снова облечься въ свою недоступность.
— Что же удивительнаго въ томъ, что баронъ Шиллингъ нарисовалъ красивую женшину? — спросила Люсиль, насмѣшливо улыбаясь, причемъ сверкнули ея бѣлые, какъ жемчужины, зубы. — Говорятъ, во всей фигурѣ мамы видно хорошее происхожденіе, — она не безцвѣтно бѣлокура, не суха и не длинна: у нея роскошные черные волосы, а ея плечи и руки славятся у художниковъ. Баронъ Шиллингъ рисовалъ ее не въ ея роли, а въ роли Дездемоны, — она очаровательна въ бѣломъ атласѣ, соскользнувшемъ съ плечъ и съ рукой, поднятой къ арфѣ.
Она умолкла на минуту, — ей вспомнилось, въ какомъ пренебреженіи валялась на полу у ногъ этой женщины папка съ его рисунками.
— Баронъ Шиллингъ прекрасно рисуетъ, — прибавила она, и въ глазахъ ея отразилось торжество, потому что щеки молодой женщины покраснѣли отъ внутренняго волненія. — Профессоръ В. говоритъ о немъ, что онъ далеко не дилеттантъ, что онъ огромный талантъ и что онъ сдѣлается знаменитымъ.
Между тѣмъ баронесса опустилась на стоявшiй позади нея стулъ. Закрывъ правой рукой глаза, a лѣвой поддерживая локоть, она молча откинулась на спинку… Она была, безъ сомнѣнія, своевольная нервная натура, избалованная и взлелѣянная отцомъ, какъ единственный ребенокъ, и всѣми въ монастырѣ за свое богатство… Люсиль въ сознаніи своей красоты и юношеской силы враждебно смотрѣла на эти узкія губы, неумѣвшія улыбаться, на ея мрачную задумчивость, на длинныя худыя руки, такъ рѣзко выглядывавшія изъ кружевъ, которыми были отдѣланы рукава… Зачѣмъ она, лишенная всякой прелести, живетъ на свѣтѣ? Лучше было бы ей остаться въ монастырѣ и сдѣлаться монахиней…
