— Ты ошибаешься, — прервала она его съ улыбкой и взяла за руку. — Я буду ѣсть хлѣбъ своего мужа и носить платья, которыя онъ дастъ мнѣ. Я буду заботливой хозяйкой въ домѣ Шиллинга и постараюсь устроить нашъ очагъ по твоему желанію; — спроси у Биркнеръ, не выказала ли я ужъ нѣкоторыхъ способностей въ этомъ отношенiи!.. Но въ одномъ пунктѣ я хочу быть выше этого, Арнольдъ! Я хочу быть женой художника, имѣющей сюда доступъ во всякое время, съ которой онъ говоритъ о своихъ идеяхъ и планахъ! Разъ я буду женой знаменитаго человѣка, я должна имѣть право съ гордостью говорить себѣ, что и умственно я иду съ нимъ рядомъ…
Она не могла больше продолжать. Съ восклицаніемъ восторга привлекъ онъ ее къ себѣ и крѣпко поцѣловалъ.
— Теперь пойдемъ въ нашъ будущій домъ! — сказалъ онъ. — Я пріѣхалъ сегодня рано утромъ и ужъ видѣлъ, какъ ты меня хорошо поняла изъ моихъ писемъ.
Онъ отперъ стеклянную дверь, они вышли въ садъ и пошли по платановой аллеѣ, которая много ужъ видѣла перемѣнъ, счастья и горя… Они говорили объ Іозе и Паулѣ, о маіоршѣ и Люсили, причемъ донна Мерседесъ сказала съ блестящімъ взоромъ: «мы будемъ каждый день бывать на виллѣ, - должны же мы наблюдать за дѣтьми и бабушкой… Когда ты будешь кончать работу, мы будемъ отправляться туда, и тамъ ты будешь моимъ гостемъ.
— Хорошо, за простымъ ужиномъ…
— Само собой разумѣется, за „простымъ“ ужиномъ на террасѣ… У меня тамъ есть драгоцѣнное сокровище; но оно тамъ и останется навсегда въ моемъ салонѣ. Я держу пари, что оно будетъ привлекать тебя — какъ только ты его увидишь — сильнѣе, чѣмъ твоя невѣста…
— Позволь мнѣ усомниться въ этомъ!
— Нѣтъ, увидишь!
Онъ весело засмѣялся и повелъ ее по лѣстницѣ въ домъ. Двери широко распахнулись передъ ними, точно по мановенію волшебства.
Экономка и Анхенъ съ торжественнымъ видомъ появились изъ глубины передней, и по лицу „доброй старой“ Биркнеръ текли радостныя слезы. На ней былъ прекрасный новый чепчикъ, который ей привезъ Арнольдъ… „милостивый господинъ“, хотѣла я сказать. Вмѣсто заученныхъ поздравленій — отъ избытка чувствъ слова не сходили съ ея дрожащихъ губъ — она молча указала на усыпанную цвѣтами дорогу по коридору и по лестницѣ и на свѣжія гирлянды, украшавшія стѣны передней.
— У моей доброй Биркнеръ взоръ Кассандры, — шутливо сказалъ баронъ Шиллингъ, стараясь подавить сильное волненіе, охватившее его. — Она знала, что въ эту минуту въ домъ вступитъ невѣста.
И безъ дальнѣйшихъ разсужденій обнявъ толстую женщину, онъ горячо поцѣловалъ ее въ обѣ щеки, что онъ часто дѣлалъ ребенкомъ, такъ какъ она была для него все: мать, нянька, повѣренная и посредница между нимъ и строгимъ отцомъ…
Онъ повелъ свою невѣсту сначала не въ ея будущую комнату, прекрасный салонъ, примыкавшій къ террасѣ; двери большой средней залы были открыты настежь — и здѣсь цвѣты покрывали паркетъ и лежали у ногъ могучихъ фигуръ старыхъ рыцарей, наполнявшихъ тяжелыя золоченыя рамы, а портретъ стараго барона Крафта фонъ Шиллингъ былъ обвитъ сосновыми и дубовыми вѣтвями.
Его сынъ обнялъ прекрасную стройную женщину, стоявшую рядомъ съ нимъ и подвелъ ее къ портрету величественнаго офицера, смотрѣвшаго на нихъ пламеннымъ взоромъ.
— Вотъ, отецъ, дочь Люціана! — сказалъ онъ торжественно и серьезно, какъ будто бы прекрасная сильная рука, благословенія которой онъ такъ желалъ, могла дѣйствительно дать его. — Жертвоприношеніе бѣднаго Ісаака искуплено — доволенъ-ли ты?
Тамъ на улицѣ люди сновали за желѣзной pѣшеткой взадъ и впередъ, заглядывая черезъ художественную рѣшетку, любовались прелестнымъ фасадомъ дома съ колоннами, но никто и не подозрѣвалъ, что въ эту минуту „въ домѣ Шиллинга“ счастливо разрѣшались удивительно запутанные событія.
Конецъ.
1880
