Между сосновыми деревьями она увидала свѣтлое платьице Паулы. Малютка играла въ рощѣ, съ ней была Дебора, а Пиратъ былъ снова запертъ въ своей каморкѣ и яростно лаялъ вслѣдъ удалявшимся дамамъ.
Донна Мерседесъ направилась въ рощицу. Паула обрадовалась ей; дитя вынимало изъ большого ящика разныя прелестныя игрушки и разставляло ихъ рядомъ на садовомъ столѣ.
— Добрый господинъ привезъ это изъ Берлина, — сказала Дебора.
О Люсили не было и рѣчи, слѣдовательно, миссія барона не имѣла желаемаго успѣха, какъ онъ и предвидѣлъ.
Доннѣ Мерседесъ казалось страннымъ, что она такъ холодно отнеслась къ этой неудачѣ. Все это дѣло съ его волненіями и тревогами показалось ей въ эту минуту поблеклымъ, какъ будто давно прошедшимъ, наполовину позабытымъ подлѣ новыхъ, только что полученныхъ ею впечатлѣній. У нея морозъ пробѣгалъ по кожѣ при мысли о разговорѣ сейчасъ же послѣ этой сцены съ глубоко взволнованнымъ человѣкомъ — она боялась и за себя, и за него. Никогда даже въ ранней юности не испытывала она такой боязни передъ грубыми словами, вызванными по ея собственной винѣ. Съ устъ ея отца, обладавшаго твердымъ характеромъ и непреклонной матери, боготворившихъ свое единственное дитя, никогда не срывалось ни одного слова порицанія, напротивъ слегка нахмуренныя брови, недовольный упрямый взглядъ заставляли ихъ ухаживать за ней… Баронъ Шиллингъ былъ непримиримъ въ своемъ гнѣвѣ. Какъ оскорбительно холодно звучало каждое его слово, сказанное ей въ послѣдній разъ по необходимости! Его анаsема женскимъ порокамъ и капризамъ простиралась также и на американку, съ которой онъ только что познакомился, — она чувствовала это, и это было для нея какъ ударъ кинжала. Искусство было его избранницей, сказалъ онъ. Съ этимъ идеаломъ, который «никогда не принуждалъ его заглядывать въ темные уголки въ родѣ женской души», конечно, не могли равняться простыя смертныя, думала она съ горечью. У нихъ есть кровь и нервы, и земная пыль, ложась на крылья ихъ души, не допускала ихъ подняться въ области, удаленныя отъ злыхъ человѣческихъ языковъ.
Недолго просидѣла она, погруженная въ свои думы, около играющей малютки, какъ услышала его шаги. Онъ вышелъ изъ дома и направился къ рощѣ. Ея пульсъ не бился такъ сильно при приближеніи непріятельскихъ колоннъ, какъ теперь, когда она услышала приближающіеся шаги этого человѣка. Она еще не справилась съ послѣдними непріятными ощущеніями, что было видно по ея лицу, и, когда она поднялась съ скамейки и величественно сдѣлала нѣсколько шаговъ по аллеѣ, испуганная Дебора подумала, что недостаетъ только фiолетоваго платья, чтобы принять эту молодую даму за ожившую грозную госпожу, высокомѣрно глядѣвшую изъ золотой рамы.
Баронъ Шиллингъ показался изъ-за угла дома. Онъ держалъ въ рукахъ визитную карточку. Присутствіе въ рощѣ донны Мерседесъ, казалось, удивило его, лицо его мгновенно вспыхнуло; въ первое мгновенье онъ невольно ускорилъ шаги, но при взглядѣ на ея мрачное лицо онъ перемѣнилъ намѣреніе, — онъ сунулъ въ боковой карманъ карточку и подошелъ къ ней обыкновеннымъ спокойнымъ шагомъ — все-таки онъ казался взволнованнымъ.
— Я только что хотѣлъ послать Дебору увѣдомить васъ о своемъ возвращеніи, — сказалъ онъ, холодно кланяясь.
— Что Люсиль?
— Фрау Люсиль Фурніе сегодня вечеромъ въ третій разъ выступитъ на сценѣ, какъ о томъ возвѣщаютъ афиши на всѣхъ углахъ берлинскихъ улицъ, — отвѣчалъ онъ, бросивъ многозначительный взглядъ на дочку бѣглянки и черную няню.
Тогда донна Мерседесъ пошла по аллеѣ, и онъ пошелъ рядомъ съ ней.
— Нечего и думать объ ея возвращенія, — продолжалъ онъ. — Она расхохоталась мнѣ въ лицо и спросила о цѣпяхъ и кандалахъ, которыя я конечно привезъ, чтобы «тащить ее домой», такъ какъ иначе она не поѣдетъ. Потомъ спросила, неужели я серьезно думаю, что она обязана укрыться подъ ваше крыло, какъ испуганный цыпленокъ, увидавшій коршуна и предпочеcть домашній хлѣбъ, послѣ того какъ она вкуcила манны, узнала небесную свободу и прокатилась на тріумфальной колесницѣ?… И я отряхнулъ пыль съ ногъ моихъ и ушелъ, — продолжалъ онъ своимъ серьезнымъ голосомъ. — He можетъ быть болѣе и рѣчи о возвращеніи маленькой жещины въ семью — она не должна болѣе возвращаться!.. Годы ея жизни съ Люціаномъ, кажется, безслѣдно исчезли изъ ея памяти. Она такъ быстро и неразрывно слилась съ тѣмъ часомъ, когда покинула домъ матери и театральный міръ, точно и не существовало восьмилѣтняго промежутка. Въ ея салонѣ толпятся знатные богатые мужчины съ старымъ полоумнымъ княземъ Конскимъ во главѣ, который говоритъ тѣ же нелѣпости восходящей звѣздѣ, которыя говорилъ прежде ея матери, опустошаетъ для нея всѣ оранжереи и засыпаетъ ея будуаръ футлярами съ драгоцѣнными уборами.
