– Ты уходишь, Кети? – спросила Генріетта, сново развалившись въ мягкой качалкѣ.
– Да, сегодня у тетушки назначенъ рукодѣльный часъ; я немного запоздала и должна поторопиться, – спокойно отвѣтила Кети, но вдругъ замолкла. Флора такъ сильно бросила картонку съ цвѣтами въ ящикъ, который горничная держала передъ нею, что цѣлый дождь бѣлыхъ лепестковъ разсыпался по дорогимъ матеріямъ.
– Какъ мнѣ противны всѣ эти комедіи! – вскричала она со злобою. – Эта тетушка, олицетворенная добродѣтель, отказалась сегодня отъ моего приглашенія на чашку кофе, потому что не могла оставить безъ присмотра дѣвчонокъ, собирающихся у ней чуть не каждый день. И потому наша Кети тоже спѣшитъ туда, что-бы придать серьезный видъ этой кукольной комедіи.
Замолчавъ на минуту и подождавъ, пока горничная удалилась, Флора быстро схватила Кети за руку, видя, что она собирается уходить.
– Имѣй минутку терпѣнія! Позволь сказать тебѣ, что ты своими глупыми поступками и меня заставляешь брать на себя роль, которую я не въ силахъ буду выдержать до сентября мѣсяца. Очень понятно, что тетушка потребуетъ отъ невѣсты своего племянника такого-же геройскаго самопожертвованія, какое привыкла видѣть въ моей образцовой сестрицѣ.
– Вѣдь смѣшно подумать, что должна держать въ своихъ рукахъ немытые пальцы ребятишекъ и терпѣливо снимать со спицъ одну петлю за другую, пока эти телячьи головы постигнутъ премудрость вязанья! Пожалуй, еще придется умывать ихъ грязныя лица и расчесывать косматыя косы? Нѣтъ, благодарю за подобное удовольствіе! А если я на отрѣзъ откажусь отъ этого, сплетни доброй тетушки не замедлятъ сдѣлать меня въ глазахъ Брука безсердечной, бездушной женщиной, потому что я не питаю любви и сочувствія къ обворожительному дѣтскому міру. Поэтому, разъ на всегда запрещаю тебѣ поддерживать подобнаго рода сношенія съ домомъ моего жениха; – слышишь? Я, какъ невѣста Брука, имѣю полное право этого отъ тебя требовать.
– Да, но я все таки буду продолжать дѣлать то, чего не запрещаетъ мнѣ моя совѣсть, – возразила Кети совершенно хладнокровно, слегка оттолкнувъ отъ себя руку сестры. – Твое же право, о которомъ ты сейчасъ говорила, никогда не было мною нарушено. Тебѣ же, по моему, совѣстно-бы было признаться, что ты въ каждомъ поступкѣ другихъ видишь для себя опасность.
– Опасность! – повторила Флора, всплеснувъ руками. – Нѣтъ, дорогая проповѣдница нравственности, вы жестоко ошиблись: я подвергала жестокимъ испытаніямъ любовь Брука, и пришла къ тому заключенію, что ничто въ мірѣ не можетъ поколебать это прочное, страстное чувство.
– Сомнѣваюсь! – пробормотала Генріетта слабымъ голосомъ, судорожно сжимая руки. – Я постоянно должна припоминать твердость и энергію Брука, что-бы не считать его за человѣка слабаго и безхарактернаго.
– Дѣло въ томъ, – продолжала Флора, отвѣтивъ на слова Генріетты насмѣшливымъ пожатіемъ плечъ, – что мнѣ не хочется, пока я еще невѣста, вооружать противъ себя эту старуху: я должна сохранить съ нею хорошія отношенія до Сентября мѣсяца. Когда же мы переѣдемъ въ столицу, то съ первыхъ же дней нашей свадьбы Брукъ убѣдится, что такая жена, какую ему желаетъ тетушка, была бы не только постыднымъ бременемъ, но положительною невозможностью. Тогда онъ узнаетъ мнѣ цѣну и посмотритъ, какъ я съумѣю окружить его блескомъ, вполнѣ соотвѣтствующимъ его положенію. Не пренебрегая своими домашними обязанностями онъ всегда найдетъ меня готовую для принятія гостей. Я обо всемъ успѣла подумать и уже разсчитала, что за вычетомъ суммы, необходимой для моего туалета, я буду въ состояніи держать отличную кухарку, ключницу, няньку и гувернантку, платя имъ содержаніе изъ процентовъ моего собственнаго капитала.
Сказавъ это, она внимательно посмотрѣла на свои блестящіе, розовые ногти и обернулась, бросивъ гордый взглядъ на противъ-стоявшее большое трюмо. Правильное зеркало отражало всю ея величественную фигуру, глядя на которую, трудно было допустить, чтобъ эта важная особа могла въ семейномъ кружкѣ, качать на колѣняхъ ребенка, просижывать по цѣлымъ часамъ въ дѣтской у изголовья больнаго малютки, занимать его сказками и испытывать святое чувство материнской любви.
