Она нѣжно прижалась къ младшей сестрѣ и ласково посмотрѣла ей въ глаза.
– Зачѣмъ придавать такое значеніе простымъ шуткамъ? Или ты въ самомъ дѣлѣ не замѣчала любви, которую тебѣ ясно выказываютъ? Ты знаешь, что я часто испытываю сильное желаніе умереть; но если это правда, что ты сдѣлаешься хозяйкою въ нашемъ отцовскомъ домѣ, тогда…
Кети быстро вырвалась изъ нѣжныхъ объятій сестры.
– Никогда! – воскликнула она, гордо покачавъ головою, и обнаружила такое негодованіе, на какое только способно дѣвичье сердце, неделикатно задѣтое за больное мѣсто.
– Какъ, неужели никогда! – повторила Флора съ насмѣшкой. – Можетъ быть ты находишь, что эта партія недостаточно прилична для тебя? Не ждешь-ли ты какого нибудь промотавшагося графа или князя, который, не обращая вниманія на жену, будетъ очень доволенъ освободить твои денежные мѣшки отъ тюремнаго заключенія въ желѣзномъ шкафѣ. Что-жъ въ нашемъ вѣкѣ такихъ жениховъ не мало! Но какую жизнь ведутъ ихъ несчастныя жены – это тоже намъ хорошо извѣстно. Если ты вѣчно желаешь слышать, что твой дѣдъ бѣгалъ съ кнутомъ за мельничными клячами, а бабушка ходила по лѣсу босая, тогда, пожалуй, вступи въ такое гордое, знатное семейство!
– Впрочемъ, я не могу постичь, что побуждаетъ тебя отклонять предложеніе Морица, – продолжала она. – Правда, что ты богата, но источникъ этого богатства не всѣмъ пріятно будетъ узнать. У тебя много свѣжести, но ты не хороша собою, дитя мое; а что касается до твоего таланта, которымъ ты всегда стараешься блеснуть въ обществѣ, то это только искорка, искусно раздутая твоими учителями, которая быстро потухнетъ съ прекращеніемъ ихъ гонорарія.
– Флора! – съ упрекомъ сказала Генріэтта.
– Замолчи! Я говорю теперь въ твоихъ-же интересахъ, – возразила старшая сестра, порывистымъ движеніемъ отстраняя отъ себя слабую фигуру больной.
– Или, можетъ быть, ты желаешь видѣть Морица пламенно влюбленнаго въ тебя, Кети? Но вспомни, дорогая моя, что онъ человѣкъ уже не первой молодости, которому смѣшно выказывать страстное увлеченіе двадцатилѣтняго юноши. Вообще, еще неизвѣстно, выберутъ-ли тебя когда нибудь ради тебя самой, – подобныя милліонерши никогда не должны на это надѣяться… Я положительно не понимаю тебя. До сегодняшняго дня ты, не слушая ничьихъ совѣтовъ, съ самоотверженіемъ ухаживала за больною, а теперь, когда Генріэтта всю свою будущность связываетъ съ твоимъ пребываніемъ въ этомъ домѣ, – ты хочешь уходить. Что касается до меня, то, уѣхавъ отсюда, я была бы спокойна за сестру, зная что она въ твоихъ надежныхъ рукахъ. А о мнѣніи Брука тебѣ заботиться не зачѣмъ – тебѣ только что пришлось убѣдиться, какъ ты ему мало симпатична. Онъ скорѣе соглашается терпѣть въ своемъ домѣ присутствіе избалованнаго мальчика Брандау, чѣмъ твое присутствіе. Впрочемъ я увѣрена, что онъ охотнѣе всего, послѣ своего отъѣзда, передастъ свою паціентку въ твои руки, зная, какъ она тебя горячо любитъ.
Генріэтта, блѣдная и измученная, прислонилась къ стѣнѣ. Она не въ состояніи была произнести ни одного слова, такъ глубоко она была потрясена дерзкими словами Флоры, ея легкомысліемъ и злостью, съ какою она говорила о сестрахъ.
Кети-же скоро удалось овладѣть собою.
– Объ этомъ мы поговоримъ съ тобою на единѣ, Генріэтта, – сказала она совершенно спокойно, но губы, коснувшіяся до лба больной и руки, ласково сжавшія ея тонкія пальцы, были холодны, какъ ледъ.
– Теперь, совѣтую тебѣ подняться въ твою комнату: тебѣ пора принять лекарство. Я скоро вернусь домой.
Она вышла, не бросивъ ни одного взгляда въ сторону, гдѣ стояла Флора.
– Глупое созданіе! Мнѣ кажется, она обижается, что ея не считаютъ за первую красавицу въ мірѣ и что за ней не ухаживаютъ такія личности, какъ Брукъ? – сказала красавица съ саркастическою улыбкою.
И въ то время, какъ Генріэтта собирала со стола свои подарки и футляръ съ драгоцѣнными рубинами, Флора, слегка напѣвая веселенькую пѣсенку, подошла къ комнатѣ, въ которой бесѣдовали оба кавалера и, безцеремонно постучавъ въ дверь, напомнила имъ, что очень невѣжливо оставлять „новорожденную“ одну.
