– Что ты! Она верно мечтаетъ при лунномъ свѣтѣ и списываеть трогательные стишки. Можетъ быть даже сама сочиняетъ?
Молодая дѣвушка серьозно посмотрѣла на насмѣшницу.
– Стиховъ она не списываетъ, но переписываетъ рукописи своего мужа, такъ какъ наборщики медицинскаго журнала, не могутъ разбирать его неясный почеркъ, – сказала она послѣ минутнаго молчанія. – Она тоже не сочиняетъ сама стиховъ, потому что для этого у нея время нѣтъ, а всетаки она поэтичная женщина. Я вижу, что ты все еще улыбаешься, Флора, но твои насмѣшки не трогаютъ меня болѣе. Я очень упряма и утверждаю что ея поэтичность замѣчается въ ея воззрѣніяхъ на жизнь, въ которой она всегда старается найти свѣтлыя стороны; въ ея удивительной способности украшать свой простенькій домикъ, всюду куда не взглянешь, видишь добрую, прекрасную мысль и наконецъ, какъ она умѣетъ окружать любовью и спокойствіемъ своего мужа, меня, ея баловня и небольшой кружокъ добрыхъ друзей.
Въ эту минуту цѣлый дождь фіялокъ осыпалъ ея стройную фигуру и въ зимнемъ саду показалась маленькая Генріэтта; она остановилась у рѣшетки и прижала блѣдныя руки къ порывисто дышащей груди.
– Браво, Кети, – вскричала она. – Я бы съ радостью бросилась къ тебе на шею, но – посмотри на меня! Вѣдь просто смѣшно! Ты такая здоровая тѣломъ и душою – а я!… – Голосъ ея оборвался.
Кети бросила на столъ шапочку, все еще бывшую въ ея лѣвой рукѣ и побѣжала къ сестрѣ. Она нѣжно обняла слабое существо и едва удержала душившія ее слезы при видѣ исхудалаго личика Генріэтты. Флора закусила губы. Младшая сестра казалась величественною нетолько по своей фигурѣ, но и въ ясныхъ глазахъ ея и въ очертаніи губъ видѣлось рѣдкое прямодушіе независимости, въ присутствіи которой часто становится неловко. Въ головѣ ея вдругъ шевельнулось темное предчувствіе, что эта молодая дѣвушка будетъ ей нѣкоторою помѣхою въ жизни. Порывистымъ движеніемъ сняла она шляпку и провела рукою по волосамъ, расправляя маленькіе локоны.
– Неужели ты привезла этотъ поэтическій узелокъ изъ Дрездена? – спросила она сухо, взглянувъ на связанный платокъ въ рукѣ пріѣзжей.
Молодая дѣвушка развязала концы платка и поднесла голубя къ Генріэттѣ.
– Этотъ маленькій паціентъ принадлежитъ тебѣ, – сказала она. – Эту бѣдняжку подстрѣлили, она упала на мостовую мельничнаго двора.
Теперь она выдала свой визитъ на мельницѣ, но президентша сдѣлала видъ, будто не слыхала послѣднихъ словъ; она съ неудовольствіемъ посмотрѣла на раненую птичку и обратилась къ совѣтнику.
– Это уже четвертая, Морицъ, – сказала она ему укоризненнымъ тономъ.
– И къ тому-же моя любимица, моя серебрянная головка! – сказала Генріэтта со слезами скорби на глазахъ.
Совѣтникъ поблѣднѣлъ отъ гнѣва.
– Прошу васъ, дорогая бабушка, не упрекать меня въ этомъ, – воскликнулъ онъ съ запальчивостью. – Я дѣлаю все, что отъ меня зависитъ для прекращенія этихъ возмутительныхъ продѣлокъ, но до сихъ поръ не могу найти зачинщика, который прячется за цѣлою толпою озлобленныхъ рабочихъ. Тутъ ничего нельзя сдѣлать и я нѣсколько разъ просилъ Генріэтту не выпускать на волю своихъ голубей до тѣхъ поръ, пока бунтовщики не усмирятся.
– Такъ ты полагаешь что мы должны будемъ уступить? – замѣтила президентша съ насмѣшливою улыбкою. Она нетерпѣливо передергивала бѣлую вуаль, окружавшую ея лицо и шею, какъ будто ей сдѣлалось жарко отъ внутренняго волненія. – Я думаю, ты самъ сознаешь, Морицъ, что подобное равнодушіе еще больше подстрекаетъ этихъ бездѣльниковъ на всякія дерзости. Дойдетъ до того, что имъ наскучитъ подстрѣливать голубей и они будутъ избирать болѣе благородную дичь.
– Зачѣмъ вы употребляете такія краснорѣчивыя фразы, бабушка, когда сама партія называетъ это дѣло по имени? – сказала Флора со всегдашнею небрежностью въ тонѣ. – Моя горничная, отворяя сегодня ставни, опять нашла письмо на подоконникѣ и принесла его мнѣ. Это грозное посланіе лежитъ у меня на столѣ, я его сберегла на тотъ случай, если ты захочешь присоединить его къ своимъ документамъ, Морицъ. Новаго въ немъ, конечно, ничего нѣтъ – все тѣ-же фразы! Но мнѣ интересно знать почему эти люди удостоиваютъ своею ненавистью именно меня?
