Молодая дѣвушка немедленно приказала Сусаннѣ наполнить корзину домашними печеньями и разными припасами изъ кладовой, но письмо долго лежало неразвернутымъ на столѣ, Кети не рѣшалась прочитать его.
Каждый разъ, какъ президентша давала прочитывать ей посланія ея сводной сестры, ей казалось будто исписанный листокъ горѣлъ между ея пальцами, и она читала его только для того, чтобы не выказать своего недружелюбія къ сестрѣ.
Но теперь ею овладѣло чувство ненависти къ этому раздушенному конверту и она съ презрѣніемъ оттолкнула его локтемъ, такъ что онъ исчезъ за грудою бумагъ и счетовъ.
Кети снова взяла перо въ руки, но минуту спустя бросила его, сильное душевное волненіе не позволяло ей работать. Быстрымъ движеніемъ она схватила букетикъ изъ принесенныхъ съ собою фіялокъ, жадно вдохнула въ себя ихъ освѣжающій, сладкій ароматъ и, чтобы усмирить бурныя чувства сѣла къ роялю и съиграла тихую мелодію.
Окончивъ пьэсу, молодая дѣвушка отворила одно изъ оконъ и стала гладить и ласкать сидѣвшихъ на подоконникѣ ручныхъ голубей, не переставая однако думать о присланномъ письмѣ, которое, по ея мнѣнію, служило только предлогомъ, для нападенія на ея кладовую. Наконецъ терпѣнія не хватило у молодой дѣвушки; быстро подбѣжавъ къ столу, она оттолкнула бумаги и схватила письмо, изъ измятыхъ листковъ котораго выпала запечатанная записка, но Кети не замѣтила этого, ея глаза скользили по бумагѣ, зрачки все больше расширялись и грудь порывисто поднималась отъ сильнаго волненія. Флора писала изъ Берлина:
„Ты, по всей вѣроятности, будешь смѣяться и торжествовать, дорогая бабушка, когда узнаешь изъ моего письма, что я нѣсколько часовъ тому назадъ обручилась съ твоимъ бывшимъ протеже, Карломъ фонъ Стетенъ. Правда, что онъ очень некрасивъ собой и даже смѣшенъ, я всю жизнь буду стыдиться показываться съ нимъ въ обществѣ, но его собачья привязанность и безумная страсть возбудили во мнѣ жалость. Со смертью его молодаго кузена онъ сдѣлался маіоратомъ въ Лингенѣ и Штромбергѣ, а такъ какъ онъ принятъ ко двору и хорошо поставленъ въ обществѣ, то я ничего не имѣю противъ этой партіи.“
Письмо упало изъ рукъ Кети – Брукъ былъ свободенъ, тяжелыя цѣпи были порваны, онъ могъ явиться теперь на мельницу. Правда ли это? Такой внезапный, неожиданный переворотъ, послѣ долгихъ, мучительныхъ мѣсяцевъ, послѣ того, какъ употреблена была вся сила, что-бы усмирить непокорное сердце и достигнуть стойкаго, мертваго спокойствія, необходимаго для того, что-бы передать ненавистное кольцо въ руку невѣсты Брука, а затѣмъ продолжать суровый жизненный путь, хотя скучно и одиноко, но за то съ спокойною совѣстью.
Молодая дѣвушка закрыла лицо руками, точно боялась какого-то угрожающаго призрака. Ну что, если глаза обманули ее? Но нѣтъ, вѣдь ясно сказано въ письмѣ, что Флора уже обручилась! Испытавъ всѣ прелести одинокой жизни, она хоть и поздно рѣшилась надѣть на себя брачныя узы! Кети снова схватила измятый листокъ и нѣсколько разъ прочла его содержаніе; Флора подробно описывала день своего обрученія, много говорила о предстоящей свадьбѣ и затѣмъ слѣдовало предварительное приглашеніе самой бабушки. Все это было просто и ясно, однако лицо читающей вдругъ покрылось смертельною блѣдностью, будто сердце ея внезапно перестало биться. Флора писала далѣе:
„Проѣздомъ въ Берлинъ, я пробыла нѣсколько дней въ Лейпцигѣ и могу сообщить тебѣ нѣсколько интересныхъ новостей о надворномъ совѣтникѣ и профессорѣ Брукъ. Этотъ человѣкъ неимовѣрно счастливъ, онъ съумѣлъ завоевать себѣ не только знаменитость и всеобщее обожаніе, но и сердце одной прекрасной графини. Меня даже увѣряли, будто онъ уже тайно обрученъ съ своей прелестною паціенткою, которую смѣлой операціей спасъ отъ вѣрной смерти. Говорятъ, что родители графини дали полное согласіе на этотъ бракъ, а блаженная тетушка Діаконусъ давно уже благословила своего дорогаго племянника. Я видѣла ее въ театрѣ, она сидѣла рядомъ съ обрученными съ мирнымъ, добродѣтельнымъ выраженіемъ лица и, какъ мнѣ показалось, въ нитяныхъ перчаткахъ. Его невѣста очень хороша, хотя похожа на размалеванную куклу, а онъ? Скажу тебѣ по секрету, бабушка, я искусала себѣ губы въ кровь отъ злости и досады, смотря на этого баловня счастія, на этотъ предметъ всеобщаго обожанія. Надо было видѣть съ какимъ спокойствіемъ и самоувѣренностью онъ стоялъ за стуломъ своей избранной графини, точно онъ и не имѣетъ понятія о слабости характера, безсовѣстный!
