— Ах вот почему с приездом Околова разговоры на эту тему приглушили! Здесь работенка преотвратная. Не то что бабе — мужику не под силу. Будете «подсадной уткой» в камере строгого режима и выявлять коммунистов, их секреты. Что поделаешь, нужно! — Он ухмыльнулся. — Режим в тюрьме тяжелый, действует на психику, две недели работаешь, месяц отдыхаешь. Очень трудно, но ко всему привыкаешь. Долго вас держать не станут, одно-два удачных дела — и все в порядке. Меня наградили за заслуги — посылают вроде бургомистром в Витебск. А вам, по чину, Киев могут дать. — Его свиные глазки смотрели испытующе. — Работать надо. Партизаны на Львовщине появляются. Наглеют.
«Неужели русский интеллигент может дойти до такого уродства? Предавать врагам своих братьев? Мерзавец!»
— О чем это вы задумались, Олег Дмитриевич? — вроде бы догадался Брандт. — Победим — оправдаемся! А палачом быть еще противней. Но люди идут. — И, уставясь куда-то в угол, он положил ладони на колени, словно прикрывал заплаты на штанах.
— Меня к вам Байдалаков не посылал. С ним я не виделся с сорокового года, когда был переброшен в советскую Бессарабию. С Кабановым мы там вместе в одной камере сидели…
— Околов проводил следствие и установил, что в Кишиневе и Черновицах засланные группы были арестованы, отвезены в центр и расстреляны, — и Брандт подозрительно уставился на Чегодова. — Кроме Кабанова…
— Вот и я жив. Околов ошибся. Меня никто в центр не вывозил и не расстреливал. — Чегодов рассказал о своем бегстве из КПЗ и о том, как он скрывался на улице Потека Мализилор. Опустив все дальнейшее, закончил: — Ближе всего из Черновиц было до Львова, вот мы и пришли.
— Невероятно! Фантастика! Как в романе! Бежать из тюрьмы опаснейшему врагу советской власти! Скрываться несколько месяцев от НКВД в Черновицах? Я-то вам, конечно, верю. Но немцы могут усомниться. Хорошо, что вы к ним не обращались. — И он снова сверлил его своими свиными глазками. — Кабанов о вас тоже рассказывал…
— Что же мне делать? — спросил попросту Чегодов и подумал: «Сегодня же или завтра утром донесешь обо мне немцам!» — Гоша Кабанов сумел бежать, невероятно!…
— Ничего немцам о своих черновицких делах пока не говорите, — заторопился Брандт. — Вы, мол, приехали из Варшавы, от Вюрглера, чтобы сменить меня, а там приедет и Ширинкина, и вы с ней какое-то время поработаете. Я познакомлю вас с начальником «реферата "А"» Эрихом Энгелем из четвертого отдела гестапо. Он занимается коммунистами и партизанами, а также актами саботажа. Мужик сволочной, но с ним можно договориться. Согласны?
— Це дило треба розжуваты, как говорят на Львовщине. Я ведь с гестапо не сотрудничал, Владимир Владимирович, и методы их мне не знакомы. Но преклоняюсь перед такими людьми, как Канарис…
— Гиммлер, Шелленберг, Мюллер! Это боги разведки! Они успешно ведут борьбу с большевиками. Включайтесь и вы! А сейчас пойдемте в ресторан поужинать!
— Я еще не сказал «да»! Но вы меня уговорили. Я голоден как волк. — И подумал: «В ресторане, разумеется, произойдет "случайная" встреча с шефом, меня либо арестуют, либо начнут копать». — Его мозг лихорадочно работал.
Тем временем Брандт набрал номер телефона и сказал:
— Вир геен хинаус! Еин тиш фюр цвай персоне сервирен! — И пояснил Олегу: — Заказал стол на нас двоих. Чтоб никто не мешал. В ресторан пускают только немцев, но у меня пропуск.
«Мы выходим! Стол на две персоны! — заволновался Чегодов. — Неужели будет слежка? Бойчук сидит в парке на скамейке и, конечно, нас увидит. Как-то надо найти предлог предупредить его».
О чем-то смекнув, Брандт быстро поднялся с кресла, в котором сидел, будто невзначай, обронил:
— А где ваш подручный? Сторожит у подъезда? На всякий пожарный? Угадал, а?
— Вы провидец. И он «беспачпортный», тоже просит хоть временную справку. И денег ни гроша.
— Что-нибудь придумаем! Как его фамилия и кто он по профессии? За что его большевики посадили? Вы с ним вместе бежали из тюрьмы? Я дам ему записку к своему приятелю, его накормят и устроят на ночь.
— Зовут его Трофим Бондаренко, он слесарь, сидел за то, что рассказал антисоветский анекдот. Ночует у школьного друга.
