— Так до конца не сказал ни слова!
— До какого конца? Вы убили его?
— Согласно вашему распоряжению, господин гауптштурмфюрер… Вы приказали «закругляться с ним», вот мы и…
— Тейфель! Я сказал, сам допрошу!
— Я слышал «закругляйтесь с ним», потом разговор прервался. Мы над ним поработали как могли, он уверял, что ничего о партизанах не знает, а потом совсем замолчал, вот мы и…
— Убили?
— Нет, поставили его к стенке и стреляли мимо, потом положили в гроб. В церкви лежал покойник, мы его выбросили и затолкали в него русского. Грозили ему, что закопаем живьем, если не сознается. Забили крышку гроба и снова грозили ему, но он ни в чем не сознавался, и мы сбросили гроб в могилу. Могила была уже выкопана для другого покойника. Мы спрашивали его в могиле: «Скажешь про партизан?» Он молчал. Они, — Рачич большим пальцем указал на стоявших с лопатами людей, — его и закопали.
— Закопали? И ничего не сказал? Невероятно! Унмёглих! А может, он и не знал о партизанах? Ему не в чем было сознаваться?! А летчик мог бы вам еще пригодиться!
— Да он, наверно, еще живой, — осторожно заметил высокий в жандармской шинели.
— Если он факир! — резюмировал, посмеиваясь, помощник Рачича.
— Наверняка еще живой! Он ведь настоящий дьявол! Такой из могилы выберется! — выругался стоявший с лопатой на плече коренастый усташ.
— Глупости, он уже задохнулся, господин гауптштурмфюрер.
«Рачич хитрит, наверно, врет, что живьем закопали», — подумал Розумек, — отрубил голову, а уверяет, будто живьем закопал. Усташи так практикуют частенько».
— Откопать, да побыстрей! — рявкнул гауптштурмфюрер, увидев, что все странно переглядываются. — Лос!
Рядом с церковью, за оградой, стояла часовня, дальше чернели кресты погоста. Спустя минуту-другую они подошли к полузасыпанной могиле.
— Ты, Жацо, сказал, что он еще живой, ты и начинай копать, — приказал Рачич. — И ты, Войо, тоже! — Он ткнул пальцем в сторону усташа с лопатой на плече.
Жацо спрыгнул вниз и принялся неторопливо разбрасывать землю. Войо с лопатой копнул раз, копнул другой и, отложив лопату, обратился к стоявшим наверху:
— Могила не очень глубокая!
— Ребята, принесите-ка мне крест, чтоб покрепче был, а то провозимся. А ты, Жацо, копай вот тут! И поглубже.
Вскоре притащили большой деревянный крест, сунули в ямку выкопанную у изголовья, и пользуясь им как рычагом, навалились, чтобы гроб поставить на попа. Крышку тут же оторвали, она отлетела, а вслед за ней тяжело вывалилось тело Аркадия Попова.
— Ну что? Живой? — захохотал помощник командира, усатый, небольшого роста, сравнительно еще молодой человек в офицерском кителе, перепоясанном широким поясом, в галифе и сапогах. — Выбрался из могилы? Труп! Ха, ха!
Войо склонился над лежащим телом и вдруг с испугом отпрянул в сторону.
— Вроде дышит, и руки у него свободные, а были связаны, — дрожащим голосом проблеял Войо. — Он дьявол!
— Верно, руки развязал! — подтвердил Жацо. «Ну богатырь, — подумал Розумек. — Разорвать, лежа в гробу, крепчайший шнур, которым связаны руки? Какая должна быть воля, не говоря уж о стальных мышцах!»
— Поднимите его сюда! — скомандовал он. Могучее тело русского летчика лежало на покрытой жухлыми листьями влажной земле.
Преодолевая брезгливость, Розумек присел на корточки, взял большую окровавленную руку русского богатыря и пощупал пульс. Рука была чуть теплая, но пульс не прощупывался. Он хотел уже отпустить руку и дать команду закопать труп, как вдруг почувствовал под пальцами слабое, едва уловимое трепетание… Прошла секунда, другая, третья, и Розумек явственно ощутил удар пульса, за ним последовал второй, третий.
— Он жив! — вздохнул, поднимаясь, Розумек. — Положите его на крышку гроба и отнесите в комендатуру. Он нам пригодится! — И направился к своей машине.
По дороге он заглянул в часовню. У икон теплились две лампады, освещая лежавшего на полу покойника. Его рука была поднята, казалось, он приветствовал гестаповца: «Хайль Гитлер!»
Розумеку стало не по себе: «Если они и дальше будут вытряхивать из гробов покойников, то в партизаны пойдет вся Словения. Впрочем, в России полицаи ведут себя не лучше, чем здесь усташи».
