— Друг мой, что я, по-вашему, должен делать? — говорил Пуаро. — Обычные допросы полиция проводит успешнее меня. Всегда, всегда вы хотите, чтобы я рыскал по следам, как собака…
— А вместо этого вы сидите дома, как… как…
— …как разумный человек. Моя сила, Гастингс, в мозгу, а не в ногах. Все время, когда вам кажется, что я бездельничаю, я размышляю.
— Размышляете! — воскликнул я. — Разве сейчас время для размышлений?
— Да, тысячу раз да!
— Чего же вы можете добиться размышлением? Ведь все факты вы знаете наизусть.
— Я размышляю не над фактами, а над особенностями мышления преступника.
— Мышление сумасшедшего!
— Именно. Потому-то его не сразу раскусишь. Когда я буду знать, что за человек наш преступник, я сумею узнать, кто он. С каждым разом я узнаю о нем все больше. Что мы знали об убийце после андоверского дела? Почти ничего. А после Бэксхила? Немного больше. После Кэрстона? Еще больше. Я начинаю видеть не то, что вам хотелось бы увидеть — контуры лица и фигуры, а особенности его ума. Ума, который работает в определенном направлении. После следующего преступления…
— Пуаро!
Мой друг бесстрастно поглядел на меня.
— Ну да, Гастингс, почти наверное будет совершено еще одно преступление. Многое зависит от случая. До сих пор нашему незнакомцу везло. На этот раз судьба может отвернуться от него. Во всяком случае после следующего убийства мы будем знать о нем неизмеримо больше. Преступление обличает само себя. Можно как угодно менять методы, вкусы, привычки, все равно ваши действия покажут вашу душу. Могут возникнуть сбивчивые впечатления, может показаться, что действуют два ума, две воли, но скоро все должно проясниться. Я буду знать.
— Будете знать, кто преступник?
— Нет, Гастингс, я не узнаю его имени или адреса. Но я буду знать, что это за человек.
— И тогда?
— И тогда я отправлюсь удить рыбу.
Заметив мое недоумение, он продолжал:
— Понимаете, Гастингс, опытный рыболов точно знает, на какую приманку какая рыба клюнет. Я предложу моей рыбке ту приманку, которая нужна.
— А потом?
— Потом, потом! Вы ничуть не лучше нашего великолепного инспектора Кроума с его вечным «Ах вот как!». Потом убийца проглотит приманку вместе с крючком, а — мы вытащим удочку.
— А тем временем направо и налево будут умирать люди!
— Пока погибло трое, а от несчастных случаев на проезжих дорогах умирают примерно сто двадцать человек в неделю.
— Это совсем другое дело.
— Для тех, кто умирает, это, вероятно, совершенно безразлично. Для других же — родственников, друзей — да, разница есть. Все же в нашем деле хоть одно меня радует.
— Неужели? Скажите же скорее, чему вы радуетесь!
— Незачем иронизировать. Меня радует то, что ни тени подозрения не падает на невиновных.
— Разве это не ухудшает дела?
— Нет, нет, тысячу раз нет! Ничего не может быть страшнее, чем жить в атмосфере подозрительности — видеть, что за вами следят чьи-то глаза и любовь в них сменяется страхом. Нет ничего ужаснее, чем подозревать тех, кто вам близок и дорог… Это отравляет атмосферу. Нет, мы не можем обвинить Эй, Би, Си хоть в одном: он не отравляет жизнь невиновным.
— Вы скоро начнете его оправдывать! — с горечью заметил я.
— Отчего же нет? Сам он, возможно, считает свои действия полностью оправданными. Может случиться, что мы в конце концов поймем его точку зрения и проникнемся сочувствием к нему.
— Ну, знаете!
— Увы, я вас шокировал: сначала — своей инертностью, потом — своими взглядами.
Я покачал головой и ничего не ответил.
— Тем не менее, — продолжал Пуаро после довольно долгого молчания, — у меня есть план, который вам понравится, поскольку он активен, а не пассивен. К тому же он предусматривает множество разговоров и никаких размышлений.
Мне не очень понравился тон моего друга, и я осторожно спросил:
— В чем же состоит ваш план?
— В том, чтобы извлечь из всех друзей, родственников и слуг погибших все, что они знают.
— Значит, вы думаете, что они что-то скрывают?
— Не намеренно. Но когда рассказываешь все, неизбежно выбираешь, что нужно говорить. Если бы я попросил вас описать ваш вчерашний день, вы, вероятно, начали бы так: «Встал в девять, завтракал в половине десятого, ел яичницу с беконом и пил кофе. Потом пошел в клуб» — и так далее. Вы не сказали бы «Я сломал ноготь, и пришлось срезать его. Я позвонил, чтобы мне принесли горячей воды для бритья. Я пролил немного кофе на скатерть». Нельзя рассказать все, приходится выбирать. Когда случается убийство, люди выбирают то, что они считают важным, но очень часто они ошибаются.
