Узурпаторы и самозванцы «степных империй». История тюркомонгольских государств в переворотах, мятежах и иностранных завоеваниях - страница 64

Восстание в Башкирии было подавлено в 1739 г., однако сам Карасакал со своими сторонниками оказывал имперским войскам сопротивление еще и в следующем году, продолжая находить приверженцев — несмотря на то что русские власти достаточно быстро установили его подлинное имя и распространяли эту информацию среди башкир, призывая не поддаваться на посулы самозванца[431]. Тем не менее под натиском превосходящих сил противника он все же был вынужден скрыться и найти убежище в казахском Младшем жузе — у уже неоднократно упоминавшегося хана Абу-л-Хайра. И вот тут-то он примерил на себя другую ипостась — уже не султана-Чингизида, а ойратского князя Лубсан-Шоно. Однако поскольку этот этап его деятельности больше относится к истории монгольских ханств, мы подробнее рассмотрим его в соответствующей главе.

Трудно определить причину, по которой самозваные претенденты на трон выдавали себя за правителей, никогда не существовавших. Вряд ли они и поддерживавшие их влиятельные деятели слишком плохо разбирались в генеалогии Чингизидов. Скорее, напрашивается обратное объяснение: они прекрасно разбирались в семейных взаимоотношениях «Золотого рода», отлично знали, кто из его представителей жив, кто умер, чтобы рисковать, выдавая претендента за лицо, о смерти которого было известно. Принимая во внимание разнообразие семейных связей (взятие в жены вдов и, соответственно, усыновление их детей от предыдущего брака, признание законными детей от наложниц, усыновление дальних родственников бездетными владетельными Чингизидами и т. д.[432]). можно было надеяться, что население с доверием примет информацию о ранее неизвестном потомке Чингис-хана и поддержит его претензии на власть.

Обратившись к жизнеописаниям самозванцев в мировой истории, мы обнаружим, что с течением времени все больше из них затевало свои авантюры не для того, чтобы вести кровопролитную борьбу за власть, а чтобы добиться внимания, привлечь к себе интерес, богатых покровителей и в конечном счете разбогатеть, вести безбедное существование. Эта тенденция вполне логична и объяснима: ведь борьба за трон чаще всего кончалась разоблачением и гибелью претендента либо его казнью как государственного преступника. Если же целью самозванства было всего лишь «вытрясти» немного денег из доверчивых жертв, то такое деяние рассматривалось не более чем мошенничество и грозило в худшем случае тюремным заключением, а то и вообще принуждением вернуть полученное. В качестве примеров можно привести многочисленных претендентов на роль «чудесно спасшегося» французского короля Людовика XVII (на самом деле умершего в тюрьме в годы Великой французской революции), лже-потомков Николая II, «экзотических» самозванцев — «индейского принца» Елеазара Уильямса, Джорджа Салманазара, «принцессу Карабу» и пр.[433]

Конечно, в отличие от «цивилизованной» и «меркантильной» Европы, в тюрко-монгольских государствах главной целью самозванцев оставалась борьба за власть: претенденты на ханские троны не так дорожили жизнью и стремились к богатству, как их западные «коллеги». Однако в ряде случаев мы с удивлением наблюдаем, что и лже-Чингизиды порой демонстрировали похвальный практицизм и довольствовались улучшением своего материального положения, отказываясь от рискованной борьбы за власть.

Большое количество самозванцев, предпочитавших «хождению во власть» увеличение собственного благосостояния, объявилось среди татарской служилой аристократии в Московском государстве. Первым исследовал этот феномен на основе исторических источников А. В. Беляков, назвавший таких авантюристов «ложными Чингисидами», хотя (как он сам отмечает) факты подобного самозванства фиксировались историками и ранее.