Узурпаторы и самозванцы «степных империй». История тюркомонгольских государств в переворотах, мятежах и иностранных завоеваниях - страница 119

. Создавая этот миф, монгольские придворные идеологи решали сразу две политические задачи. Во-первых, они «констатировали», что даже после изгнания монголов из Китая на его троне продолжали пребывать потомки Чингис-хана (ведь все последующие императоры Мин были прямыми потомками именно Юн-ло)[835]. Во-вторых, подчинение потомкам императора Юань, а не китайского бунтовщика, было незазорно ни для рядовых монголов, ни даже для знати и Чингизидов. Их не смущал даже тот факт, что Юн-ло родился в 1360 г., тогда как бегство Тогон-Тэмура из Китая (и, соответственно, приписываемое Чжу Юаньчжану пленение его беременной супруги) имели место в 1368 г., т. е. восемью годами позже…

Несколько сложнее оказалась задача монгольских политических идеологов при обосновании права на власть над Монголией маньчжурских императоров династии Цин, сменившей Мин в 1644 г. При всем желании происхождение маньчжурских государей не могло быть выведено от Чингис-хана или даже кого-то из его родственников — для этого не было даже таких зыбких оснований, как в случае с императорами Мин. Поэтому в поисках легитимации нового сюзерена идеологи пошли по другому пути — сближению монгольской и китайской политических традиций, восходящих корнями к эпохе Юань.

Согласно официальной версии, в 1635 г. Эчжэ, сын Лигдан-хана, последнего верховного правителя Монголии из рода Чингис-хана, сдался маньчжурскому правителю Абахаю, передав ему отцовскую яшмовую печать (ту самую, которую Тогон-тайши некогда предлагал императору Мин). Обладание этой печатью делало маньчжурского монарха законным претендентом на трон как-по монгольской, так и по китайской традиции: «мандат Неба» на управление монголами перешел от Чингизидов к маньчжурскому правящему роду Айсинь Гиоро и лично к Абахаю, который годом позже, в 1636 г., и был торжественно коронован как новый верховный хан монголов, «Богдо-хан»[836]. Так Южная Монголия признала власть «хана» Абахая. А когда в 1691 г. китайский сюзеренитет признали и северные Монголы (Халха), третьему цинскому императору Канг-си было уже гораздо проще предстать в роли их легитимного правителя — на основании прецедента, созданного его дедом[837].

Уже позднее в монгольской историографии стали пытаться найти и дополнительные обоснования для оправдания подчинения монголов (в том числе и Чингизидов) чужеземному монарху. Например, делались попытки вывести родословную маньчжурских императоров от Елюя Чуцая, советника Чингис-хана, именовавшегося в монгольской историографии Чу-Мэргэн-нойоном[838]. Создателей этой легенды не смущал тот факт, что Елюй Чуцай был киданем и не имел к маньчжурам никакого отношения: они «записали» его в «чжурчжиты», т. е. чжурчжени, предводители которых основали династию Цзинь и правили Китаем в 1125–1234 гг.[839] Надо сказать, что маньчжурский правящий род и в самом деле претендовал на родство с чжурчженями: неслучайно Нурхаци, основатель маньчжурского государства, первоначально назвал свою династию Поздней Цзинь[840]. Также дополнительным фактором легитимации власти маньчжурских императоров в Монголии стало, как ни странно, их покровительство буддизму — именно религиозная общность побудила монгольских князей и буддийских иерархов в 1691 г. признать зависимость от Китая, а не от России[841]. Как ни странно, практически не поднимался вопрос о легитимации власти императоров Цин в Монголии путем породнения с Чингизидами, хотя сам Абахай, согласно официальной монгольской историографии, женился на двух вдовах Лигдан-хана, а его потомки на протяжении многих поколений роднились с наиболее влиятельными монгольскими ханами и князьями[842].

Однако эти версии не получили серьезного распространения, тогда как версия о преемстве маньчжурскими императорами «мандата Неба» вместе с яшмовой печатью Чингизидов оказалась востребованной не только монголами, но и самими маньчжурами. Впоследствии, при создании официальной историографии империи Цин этот фактор легитимации также учитывался, в результате чего маньчжуры представали в глазах потомков как преемники не только непосредственно предшествовавшей им империи Мин, но и прежних династий, в том числе Юань