– Так удобнее?
Конечно, так было удобнее лежать. Но во всех других отношениях это было прямо-таки мучительно.
– Ты невыносим, – пробормотала она сквозь зубы.
– Согласен, – серьезно сказал он.
– Но тебя, кажется, это не беспокоит.
– Нет.
Его извиняющийся тон был настолько притворным, что она сочла за лучшее гордо промолчать. Кровь пульсировала в венах, и она боялась, что он услышит стук ее сердца. Ощущение холода исчезло, и она стала ощущать внутреннее тепло. Ее дыхание участилось и стало глубже. Она рассердилась, отметила она себе, вот и все. И кто бы не рассердился?
Равель хотел ее. Желание обладать ею привело его к напряжению, и все же что-то его сдерживало. Отчасти ее сопротивление, которое он ощущал в ней. Его можно было бы преодолеть, если бы оно не усиливалось ощущением неотвратимо уходящего времени. Другой такой ночи может не быть, другого раза, когда они будут вместе без препятствий, без свидетелей. Внезапно он почувствовал, что хочет узнать о ней все что можно, узнать о ее мыслях, чувствах, надеждах и мечтах. Он хотел овладеть ее сущностью и понять ее. Он хотел просто владеть ею.
– Что, больше никаких оскорблений? – спросил он искаженным голосом, в котором тем не менее слышалось нечто вроде боли.
Она пожала плечами, но случайно положила руку ему на бок мягким жестом, который мог означать как необходимость держаться за него, так и желание утешить.
– Скажи мне, – продолжал он, – тебя когда-нибудь беспокоило то, что на тебе лежит ответственность за обеспечение мадам Розы и ее дочери и ответственность за людей, живущих здесь, на плантации?
Его вопрос и задумчивость, с которой он задал его, показались ей предложением перемирия. Возможно, было бы безопаснее выполнять его.
– Иногда. А иногда мне это нравилось.
– Ты хотела когда-нибудь, чтобы рядом был кто-то, кто разделил бы с тобой эту ответственность, чтобы вместе с тобой рос брат, который снял бы сейчас часть груза с твоих плеч?
– Жан был моим братом.
Она не хотела этого говорить, но слова сами вырвались у нее. Но это была правда. Она признала этот факт, и в тот же момент почувствовала, что высказала некую правду, до этого принадлежавшую только ей.
Прошло мгновение, прежде чем Равель ответил, а затем он сказал тихим голосом:
– И моим тоже.
Тон, каким были произнесены эти слова, ясно обнаружил, что он не надеется на понимание, учитывая все, что случилось в прошлом. У нее сжалось горло. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова смогла заговорить.
– Он не был безупречным, иногда мы ссорились, но он заботился о людях, они были ему не безразличны. Он расстроился бы, если бы узнал…
– Если бы узнал, что с нами случилось, каким я стал?
– И что я с тобой сделала.
Она почувствовала у себя на макушке его теплое дыхание. Ей показалось, что он прикоснулся губами к ее волосам, но этого, конечно, не могло быть.
Он сказал:
– Ты именно так оцениваешь свое поведение, одобрил бы тебя Жан или нет?
– Не совсем, и все же я не могу найти лучшего способа. Наступила тишина. Затем Равель нарушил ее:
– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что можно было бы заняться чем-нибудь другим, а не мотаться постоянно между плантацией и Новым Орлеаном, не управлять плантацией, не сопровождать мадам Розу и Селестину с одного увеселительного мероприятия на другое?
В сгущающейся темноте он увидел, как ее губы искривились в короткой печальной улыбке.
– Я часто думала о путешествиях, о том, чтобы медленно переезжать из одной страны в другую, пока я не узнаю всю Европу, а затем перейти к Азии и Африке.
– И что же мешает тебе?
– Мадам Роза не выносит путешествий в экипаже и по морю.
– А ты, будучи молодой и незамужней женщиной, не можешь отправиться в путешествие одна?
– Так не делается, – согласилась она.
– Есть множество вещей, – сказал он со смехом, – начиная от похищения мужчин и заканчивая твоим положением в данный момент, которые не подобают хорошо воспитанной молодой леди.
Она начала что-то говорить, а затем замолчала, подняла голову и потянула носом воздух. Она сделала вдох, затем еще один, поглубже.
– Это гаснет огонь в камине, или я действительно чувствую запах дыма?
