Надеюсь, вам не нужно рассказывать, чем занимаются молодые, здоровые, необремененные обязательствами, приятные друг другу молодые люди, обнаружив, что их тела могут получать удовольствие друг от друга. У меня был кое–какой сексуальный опыт, оказалось, что у нее тоже. Главное же, мы сошлись в самодовольно–пытливо–изобретательном отношении к этому приятному вопросу, жадно добирая в наш багаж то, чего там еще не было. Впрочем, кто из нас не знает это молодое «еще?», «а если еще?», «а если и теперь еще?» в дополнению к «хорошо!», «а так? — тоже хорошо!» «а вот так!!! — надо же, тоже хорошо!»
Бакст улыбнулся широко известной в его исполнении гусарской улыбкой Дениса Давыдова и обвел глазами улыбающихся слушателей.
— Оглядываясь назад с расстояния своего опыта, — заметил он, — я понимаю, что мы просто любили друг друга… Но тогда… Как вы помните, студенческое мнение приговорило, что любви нет более в этом мире!..
Удивительное было время!.. Эта беззаботность, молодое упругое ощущение радости бытия, ожидание от жизни только радости и счастья.
Два молодых тела, спящие переплетясь, как одно живое существо. Чудо сердец, подхватывающих ритм друг друга и бьющихся в унисон…
Помню, как мы завтракали вдвоем, кое–как прикрывшись одеждой, и каждая клеточка была промыта и опустошена, а каждый нерв раскручен и успокоен… Хлеб, мед, кофе… Помните, какой прекрасный аппетит бывает в такие часы…
— Тебе хорошо со мной? — спрашивал я.
— Хорошо, — отвечала она.
И мне тоже было очень хорошо.
— А может быть, это у тебя любовь? — шутил я.
Она смеялась.
— Ишь, размечтался!..
Честно говоря, не помню, что мы делали кроме этого. В общем, ничего. Ждали…
Гуляли по городу. Лето выдалось нежаркое, с частыми теплыми короткими дождиками, которые мы пережидали в кафе или просто меж колонн какой–нибудь ротонды в парке. Типичное лето наших широт. Она жила в центре города, поэтому декорациями нашим прогулкам были ажурные решетки и классические портики минувших веков. Помню, парящий и высыхающий на глазах асфальт… Нежные городские радуги, перекинувшиеся как–нибудь между золоченым округлым куполом и тонким шпилем.
Нашим излюбленным местом были парки, с чинными дорожками меж заборов, одетыми в гранит речками и канавками, тонкими мостиками над ними. По дну протоков стояли вытянувшиеся в течении водоросли. Кусты на берегах отражались в смоляной воде. Не припомню, о чем мы разговаривали, возможно, ни о чем. Просто сидели обнявшись возле какого–нибудь корта, слушая чмокающие удары ракеток по мячу…
Говорили ли мы о том, что переживаем? Думаю, что нет. Думаю, даже не отдавали себе отчет в том, как нам хорошо вместе. Молодость беспечна. Она считает, что счастье — естественное состояние человека, что оно будет вечно, и если раньше его почему–то не было, то это лишь по ошибке, потому что счастье задержалось в дороге.
Бакст сделал паузу для того, чтобы разжечь сигарету и дать слушателям возможность прочувствовать сказанное. Официант, уже некоторое время дожидавшийся над его плечом, использовал паузу для того, чтобы забрать опустевшую тарелку и поставить горячее.
Случайно мой взгляд упал на Алену, и я заметил, что она слушает Бакста с интересом, хотя ее лицо и сохраняет немного недоверчивое выражение.
— Между тем, — продолжал Бакст, — лето перевалило за свою вершину и по неуловимым признакам стало заметно, как оно покатило на убыль.
Нам было по–прежнему хорошо, несмотря на то, что острота первых впечатлений притупилась. Тот дивный пленительный остров любви, который мы жадно исследовали, был, в конце концов, более или менее изучен. По–хозяйски, как старожилы, наслаждались мы теперь его роскошествами: забредали поваляться на мягком лужке, или весело пробегали по молодой рощице, или с разбега бросались в холодный прозрачный поток. Быть старожилами тоже неплохо.
— Кстати, — спросил я ее однажды. — А когда твой театр уезжает в Эдинбург?
Она как–то очень беспечно махнула рукой.
— Что это значит? — не понял я.
— Он уже уехал.
— Как уехал? А ты?
— А я, как видишь, осталась, — рассмеялась она, но в ее глазах мелькнуло болезненное выражение.
