Я оказался в очереди рядом с Кевином Маккуинном, весельчаком, певцом и танцором, с которым мы играли в театре «Джонс Бич» два года назад. Это был приятный парень, совсем не склонный к смене деятельности.
— А я и не знал, что это будет мюзикл, — улыбнулся я ему.
— А как же! Ты разве не слышал об арии Стеллы? — И он негромко запел: — Я буду вечно повторять — Сте-ел-ла…[31]
— Я серьезно. Ты решил податься в драматические актеры?
Он пожал плечами:
— У меня нет выбора. В наши дни мюзиклы — сплошь рок, оперы или рок-оперы. Никаких больше мягких туфель в «Суини Тодде».
— «Суини Тодда» закрыли сто лет назад.
— Это потому, что у них кончились мягкие туфли.
А затем появилась она со своими бумагами и сценарием; она села на пол и прислонилась спиной к стене так грациозно, словно весь отель принадлежал ей. К изумлению Кевина, я был покорен немедленно.
— Забудь об этом, — сказал он, — Она съест тебя заживо.
— Неплохая перспектива. Кто она?
— Ее зовут Шейла Ремарк.
— Дурацкий псевдоним.
— Это ее настоящее имя, по крайней мере она так говорит. И я ей верю.
— И как она?
Кевин улыбнулся, но не так широко, как позволяло ему подвижное лицо.
— Ну, могу сказать вот что: ставлю двадцатку, что она получит любую роль, какую захочет.
— Правда?
— Эта девчонка — феноменальная актриса. Видел прошлым летом «Лира» в парке? — Я кивнул. — Она играла Гонерилью.
— Ах да. — Я удивился тому, что не вспомнил ее имени. — Она была хороша.
— Ты сказал «хороша», а я говорю — феноменальна. И критики тоже.
Я хорошо помнил представление. Обычно Корделия отнимала у двух злых дочерей Лира внимание публики, но на спектакле, который я видел, все взгляды были устремлены на Гонерилью. Актриса не переигрывала, не перебирала с эффектами. Она просто (хотя, если вы актер, это, наоборот, сложно) была дьявольски правдоподобна. Здесь не было и следа игры, никаких условностей, которыми пользуются даже лучшие исполнители, абсолютно никаких попыток произвести впечатление, только истинные, неподдельные эмоции. Я вспомнил, что тогда мог назвать ее игру лишь одним словом — божественно. Как глупо, подумал я, забыть ее имя.
— А что еще ты о ней знаешь? — спросил я у Кевина.
— Немногое. Разбивает сердца. Любит, а потом бросает. Этакая вампирша, Теда Бара.[32]
— Ты когда-нибудь с ней работал?
— Три года назад. В «Оклахоме»,[33] в «Алленберри». Я играл Уилла Паркера, она пела в хоре. Хороший голос, танцевала немного, но актриса из нее тогда была никудышная. Настоящая позерша, понимаешь? Черт его знает, понять не могу, что с ней произошло.
Я хотел было спросить Кевина, не знает ли он, где она училась, но он внезапно напрягся. Проследив за его взглядом, я заметил человека с сумкой танцора, приближавшегося к нам по коридору. Он был высоким, худощавым, светлым шатеном с неопределенными чертами. Трудно описать лицо, на котором не отражается ни малейший оттенок чувства. Вместо того чтобы сесть на пол, как все мы, он остался стоять в нескольких ярдах от Шейлы Ремарк, на которую он смотрел не отрываясь, но без видимого интереса. Она подняла голову, увидела его, слегка улыбнулась, затем вернулась к своему сценарию.
Кевин наклонился ближе ко мне и прошептал:
— Если хочешь узнать побольше о мисс Ремарк, нужно расспрашивать вон того парня, а не меня.
— Почему? Кто это такой?
Человек не отводил взгляда от девушки, но я не мог сказать, что выражает этот взгляд — страсть или гнев. В любом случае я восхищался ее самообладанием: она не обращала на него никакого внимания.
— Его зовут Гай Тэйлор.
— Тот, который играл в «Энни»?
Кевин кивнул:
— Он здесь три года. Переходит туда-сюда. Когда-то был в той же труппе, с которой я выступал. Мы раньше вместе выпивали. Он был весельчаком, даже в трезвом виде. Но стоило ему выпить — и по сравнению с ним Эдди Мерфи выглядел, как Дэвид Меррик.[34] Он мог заставить решетки на окнах расколоться от смеха.
— Он был ее парнем?
— Они жили вместе три или четыре месяца, в прошлом году.
— И разошлись, как я понимаю.
— Хм… Я про это мало что знаю. — Он покачал головой. — Примерно неделю назад я наткнулся на Гая на прослушивании в «Круге трех». Я был ужасно рад его видеть, но он вел себя так, словно едва знает меня. Я спросил, как его девушка, — я ее не встречал, но слышал о ней, — он сказал мне, что живет один, и я не стал углубляться. Порасспросил кое-кого, и мне сказали, что она его бросила. Чуть не погубила. Должно быть, он это тяжело переживает.
