Долгое время не везло никому, хотя каждого нового претендента стадион поддерживал ревом сотен глоток.
Все попадались какие-то дохляки, хоть и настырные: сказывались поспешно сделанные дополнительные прививки. Двух или трех добровольцев Гарик Махмудов своим знаменитым, приемистым правым хуком уже зашиб насмерть под оглушительное улюлюканье зрителей, но большинство валились от ужаса, не дожидаясь удара, и ловкие помощники рефери с позором за ноги выволакивали их с ринга. Особого накала живописное и комичное зрелище достигло, когда на ринг, подменив профессионалов, выскочил сам Гека Монастырский. Зная страстный, нетерпеливый нрав городского головы, публика встретила его появление восторженным свистом, как если бы увидела на ринге целую команду "Спартак". Монастырский немного размялся, поприседал, попрыгал, а затем мощными пинками посшибал с ног, как кегли, с пяток выставленных претендентов. Но ушел недовольный собой: даже какой-то старикан с песьими буклями на голове, явно из недобитых коммунистов, после его тумаков все-таки уполз с ринга самостоятельно. Геке не хватило куража, и он понимал, что это плохая примета.
В ложе, подавая Анечке бокал с шампанским. Хакасский обронил:
– Все же мэр у нас полный кретин. Ты не находишь, дорогая?
Анечка ответила:
– Откуда мне знать? Я ведь и сама дурочка.
На ринг она ни разу не взглянула, но чувствовала себя не в своей тарелке. Дело в том, что несколько раз в толпе (или показалось?) мелькнули такие знакомые, яркие глаза, что ей стало страшно. Сердце тоже подавало вещий знак: вернулся! Вернулся!
Проницательный Хакасский заметил, что с ней что-то неладно. Он, конечно, не рассчитывал, что она будет радоваться примитивному празднику, но вдруг почувствовал какое-то новое, неожиданное сопротивление. Это ему не понравилось. Опыт с девицей и так обошелся накладно. Он затратил много драгоценной энергии на подавление гуманитарного начала в этом маленьком, изящном существе, но полного успеха так и не добился. Не добился, зачем себя обманывать. А это чревато. Один незначительный промах, второй, третий – и могла рухнуть вся концепция. Именно от крошечных сбоев погибают замыслы с размахом. Хакасский тут был солидарен с Шекспиром.
– Ты вроде как с лица сбледнула? – спросил он озабоченно.
– Ужасно, Александр Ханович.
– Что ужасно?
– Весь этот ужасный мордобой. Зачем обязательно издеваться над людьми? Можно же их всех просто поубивать.
– Просто так убивают тараканов, – назидательно объяснил Хакасский. – Для людей смерть должна иметь воспитательное значение. Впрочем, это так – абстракция.
Те, что внизу, разумеется, давно не люди. Это ведь все бывшие совки.
Он успокоился насчет подопечной. Какое уж там сопротивление. Обычная чувствительность умственно недозрелой славяночки.
В этот миг произошло нечто необычное. Рядом с ним, неизвестно каким образом миновав многочисленную охрану, возник молодой человек лет, пожалуй, двадцати трех – двадцати пяти, совершенно нефедулинской наружности. В серьезном взгляде молодого человека не было и тени шизофренического федулинского счастья. Хакасский не испугался, но на всякий случай сунул руку в карман, где лежала самострельная авторучка, личный презент Рашидова. Он не терпел подобного рода неожиданностей.
– Ты кто? – спросил он, дружески улыбаясь. – Откуда взялся? Хочешь попытать счастья на ринге?
– Я заберу у тебя город, – ответил юноша. – И вот эту девушку.
Хакасский не удивился. Сумасшедших в городе хватало. Несоразмерные дозы прививок, новые препараты, спешка, нехватка квалифицированного медицинского персонала – все это часто приводило к различным, иногда самым экзотическим маниям у подопытных, в том числе, естественно, мании величия. Недавно один горожанин, бывший наладчик вакуумной аппаратуры, взобрался на статую Владимира Ильича Ленина, принципиально оставленную в центре Федулинска, и, крикнув, что он ракетоноситель, грохнулся с нее оземь. Да и вообще много было всяких забавных случаев, связанных с некоторой форс-мажорностью эксперимента. В молодом человеке настораживало другое: у него был какой-то подозрительно осмысленный облик, да еще с насмешливой искрой в глазах.
