Поздняков устроил-таки поминки по Ларисе, но позже — после того, как отогнал машину в гараж и выслушал очередные жалобы соседей снизу на то, что он их затопил. Эта дурацкая история тянулась уже больше года — с тех самых пор, как в квартиру под ним въехали новые жильцы. Похоже, у этих, новеньких, вселенские потопы были чем-то вроде навязчивой идеи, ибо претензии Позднякову они предъявляли с завидной регулярностью — ни разу, однако, не позволив ему собственными глазами убедиться в их достоверности. Вот и сегодня они спешно захлопнули дверь перед его носом, едва только он заикнулся о желании посмотреть, как именно он залил нижнюю квартиру на этот раз. Самое смешное, что поначалу он переживал, принимал их жалобы близко к сердцу, даже прилежно облазил на животе ванную, тщательно проверяя трубы, — но, так и не обнаружив и намека на протечку, махнул рукой. Просто старался не попадаться на глаза мнительным соседям, но, к сожалению, сие удавалось не всегда.
Дома он достал из холодильника бутылку «Столичной», которую держал на случай неожиданных гостей, порубил, точно шашкой, крупными кусками колбасу, наполнил стопку и выдохнул:
— Прощай, Лариса Петровна…
На этот раз водка пошла заметно лучше, просто как по маслу. Он жадно откусил кусок колбасы и торопливо наполнил стопку вновь, торопясь поскорее дойти до кондиции. Странно, но постепенно увеличивающаяся концентрация алкоголя в крови отнюдь не способствовала желанному забытью. Мысли возвращались к событиям последних дней и к рассказу Воскобойникова.
«Значит, Лариса загнала сама себя?» В голове вертелась идиотская фраза: «Загнанных лошадей пристреливают… Кажется, так назывался фильм, который я не удосужился посмотреть. Может, в словах этого самого Гелия и было какое-то рациональное зерно». Поздняков резко обернулся и взглянул на верхние полки книжного шкафа, где глянцево отсвечивали корешки красочно изданных книг Ларисы Кривцовой. Безусловно, он предполагал, что за искрометной легкостью, с которой они читались, таился очень серьезный труд, но чтобы он мог привести к самоубийству…
Поздняков встал и, сильнее обычного прихрамывая на больную ногу, — сказывались и усталость, и изрядная доза алкоголя — подошел к шкафу и вынул из него первую попавшуюся книжку. Она раскрылась на середине, где в качестве закладки лежала вырезка из газеты с одним из Ларисиных интервью. Газета была давняя, интервью называлось: «Женщина, которая творит».
Поздняков улегся на диван и принялся читать, при этом его не покидало ощущение, будто он делал это впервые. Корреспондентка по фамилии И. Ведерникова задавала на редкость скучные, трафаретные вопросы типа: «Ваши планы на будущее?», или «Что вы больше всего цените в людях?», или «Вы счастливый человек?» — на которые Лариса умудрялась давать интересные, нестандартные ответы.
Поздняков как будто слышал ее низкий грудной голос:
«Счастлива ли я? Да, я самый счастливый человек на свете, потому что могу жить, не обжигая ступни своих ног о грешную землю. Я как бы пребываю в своей выдуманной реальности, в которой есть все, что мне нужно. Нет ничего такого, чего бы я не могла вообразить. Ну, какой реальный мужчина, скажите, способен сравниться с тем, кого я нарисую в воображении? Воображение — мощная сила, и тот, кто умеет с ним управляться, как с необъезженным скакуном, непременно обретет счастье».
Поздняков захлопнул книжку: где-то внутри его зазвучали совсем другие слова, которые он слышал недавно — и недели еще не прошло: «Никогда не думала, что меня будут так ненавидеть». И еще: «Считай, что я тебя наняла частным детективом на случай собственной неожиданной смерти». Он вздрогнул и, перевернувшись, уткнулся лицом в душную синтетическую обивку дивана, несколько раз в бессильной ярости зачем-то ударив по ней кулаком. Лариса, державшая его на коротком поводке при жизни, не отпускала его и теперь — после смерти. Он знал, что не успокоится, пока не будет точно знать, отравилась ли она по своей воле или ей все-таки кто-то помог. Какой бы она ни была в действительности, эта загадочная, как сфинкс, Лариса Кривцова, теперь он просто обязан раскрыть тайну ее смерти.
