О, как она любит, любит его!
— Вы обещаете быть безобидным?
— В настоящий момент да.
— Звучит обнадеживающе, — поддразнила она и, склонившись над ним, нежно поцеловала.
— Спокойной ночи, — пробормотал он.
Эмми выпрямилась. Будем надеяться, что сон его освежит.
Повесив пиджак на спинку стула, Эмми погасила свет и тихонько вышла.
Ложась в постель, она опять подумала, что хорошо бы он уснул, отдохнул. Она же теперь не уснет. Надо признать, что ей приятно его присутствие здесь. Значит, он не был с какой-то женщиной. Или был? Не завез ли он свою даму домой, до того как почувствовал первый приступ мигрени? Даму, которая живет поблизости?
Не в силах уснуть, Эмми встала с постели и подкралась к двери в соседнюю комнату. Было тихо.
Она вернулась в кровать, чутко прислушиваясь, но так ничего и не услышала, а часа в четыре все же уснула.
Неудивительно, что в воскресенье она проснулась позднее, чем обычно. А вот что было удивительным, так это проснуться и обнаружить у себя в комнате человека, в которого влюблена.
Как Эмми и предполагала, он сумел самостоятельно раздеться. Теперь на нем был халат тети Ханны, висевший обычно на крючке в ее комнате. Халат оказался маловат. Руки наполовину высовывались из рукавов, ноги тоже были едва прикрыты. Зато лицо у него было куда жизнерадостнее, чем накануне.
Скорее от смущения, чем из потребности выяснить, она спросила:
— Как вы себя чувствуете сегодня? Он улыбнулся:
— Как никогда, — и, опершись о край шкафа, добавил:
— Хотя…
— Хотя? — поторопила она, сразу заволновавшись.
— Хотя, думаю, я только что здорово вам навредил в ваших любовных делах.
По нему не скажешь, подумала Эмми, что он слишком расстроен этим обстоятельством.
— Да? — спросила она, не понимая, куда он клонит.
— У вас есть знакомый по имени Адриан? — невинно поинтересовался он.
Он прекрасно знает, что есть. Вот так. У Адриана имеется такая привычка — забегать с утра пораньше за чем-нибудь: чаем, сахаром, вчерашней газетой — что в воскресенье, что в обычные дни.
Она изучающе оглядела стоящего перед ней мужчину: его мускулы, щетинистый подбородок, руки и ноги, нелепо торчащие из малоподходящего халата.
— Вы открыли дверь — в таком виде?
— Я подумал, что вам будет приятно, если я надену халат, — ответил он с невинной улыбкой. Его слова подразумевали, подумала вдруг она, что под халатом, скорее всего, ничего нет.
— Вы понимаете, что только что погубили мою репутацию? — строго сказала она, скрывая под напускной суровостью радость видеть его. Она-то думала, что придется ждать до завтра.
Барден долгое время глядел на нее, потом насмешливо протянул:
— Не полагаете ли вы, что мне следует на вас жениться?
Она жутко разозлилась. На ней… он… жениться!
— Как можно! — выпалила она. Да она не выйдет за него, даже если он умолять будет — пусть выкатывается! — Очевидно, вы совершенно оправились. Убирайтесь!
— Меня не пригласят на завтрак?
— Сначала его надо приготовить! — бушевала Эмми, но, дурь это или что другое, только ей уже хотелось смеяться.
Барден замер, не отрывая глаз от ее счастливого лица. Потом он отлепился от шкафа и сделал пару шагов к двери. И вдруг повернулся к Эмми:
— Позвольте сказать вам, мисс Лоусон, что вы — обладательница на редкость уютной, располагающей к отдыху груди.
Она вспыхнула: ему, видимо, только того и надо было. Она-то прошлой ночью, баюкая, считала его полумертвым.
Что оставалось делать? Босс он, не босс, но только она привстала на кровати и, величественно указав на дверь, приказала:
— Очистите помещение, Каннингем!
К ее удивлению, он вышел.
Эмми слышала, как он ходит в соседней комнате. Хотя ей и хотелось встать, но она терпеливо пережидала, когда он покинет квартиру.
Тогда она поднялась, и ноги сами понесли ее в соседнюю комнату. Он убрал постель, на которой спал, а она снова любила его.
Тетя Ханна была в особенно разговорчивом настроении, когда Эмми приехала забирать ее. Она в мельчайших подробностях пересказала увиденную пьесу, а потом спросила, не будет ли Эмми возражать, если и в следующую субботу они не встретятся: днем у них запланирована игра в вист, которая может затянуться очень надолго.
