Благодаря совместным усилиям дела в мастерской пошли на лад, и колесное производство постепенно встало на поток. 25 апреля нам удалось выставить на продажу первую партию тележных колес, которая сразу разошлась по покупателям, и наша фирма наконец вышла из глубокого финансового кризиса. О нашем товаре мгновенно узнали перекупщики и зачастили в мастерскую, предлагая выкупить весь товар, но я подписывался только на ограниченные партии, чтобы прощупать конъюнктуру рынка, отпугивая возможных кидал пятидесятипроцентной предоплатой на запуск производства.
Наша жизнь понемногу начала налаживаться, и я даже начал строить планы на будущее, прикидывая различные варианты своей легализации, но конкретных решений не принимал, дожидаясь открытия навигации на Волхове и возвращения в Новгород Еремея Ушкуйника.
Закончился сумасшедший апрель, заполненный под завязку делами и заботами, и наступил май. Снег окончательно сошел, в полях зазеленела трава, а на деревьях появилась молодая листва. Наша жизнь окончательно вошла в спокойную колею, и бесконечные авралы канули в Лету. Все бы ничего, но в полдень 3 мая ко мне в комнату вбежала перепуганная до смерти Машка и прямо с порога прокричала:
– Александр Данилович, спрячь меня, пожалуйста! Они за мной пришли, они меня ищут!
– Кто они и кто тебя ищет? – удивился я.
– Дружинники боярича, которые меня у Садко купили! Это они скоморохов убили и меня снасильничали, а теперь вызнали, что я живая осталась, и убивать меня пришли!
До этой минуты я не был в курсе всех подробностей побега Марии, потому что до поры решил не донимать девушку расспросами, опасаясь за ее психическое здоровье, да и дел у меня было по горло. Своим бойцам я тоже строго-настрого запретил беседовать с Марией на эту щекотливую тему, а потому сейчас оказался в полном замешательстве. Сам не знаю почему, но я не удосужился сопоставить очевидные факты и был абсолютно уверен, что избили и изнасиловали девушку скоморохи. В результате этой промашки заявление Марии о пришедших по ее душу дружинниках какого-то боярича стало для меня весьма неприятной неожиданностью.
– Мария, успокойся и расскажи толком, что случилось. Разве не скоморохи тебя обидели и хотели убить?
– Нет, Александр Данилович, Садко меня сманил убежать в Литву, где обещал на мне жениться. Вот я, дура, и поверила его сладким речам, а он меня обманул и продал людям новгородского боярича. Потом у них спор какой-то вышел, и боярский воевода приказал убить скоморохов. Воевода самолично Садко голову срубил, а его вои меня избили и снасильничали. Особливо Малюта надо мной изгалялся и зарезать хотел, только воевода решил, что я и так помру. Я когда стираное белье во дворе вешала, то увидела, как этот Малюта со своим товарищем на постоялый двор вошел и спрашивал привратника про гишпанку! Они за мной пришли, они меня ищут! – всхлипывая, ответила Мария.
– Сиди здесь и дверь никому, кроме меня, не открывай, а я пойду посмотрю на этого Малюту. Какой он из себя?
– Его легко узнать, он в кольчуге, и шапка у него красная, куницей отороченная. Дружок евонный в жупан литвинский одет!
– Все ясно, а ты пока сиди тихо как мышь! Я пойду разберусь с гостями дорогими, должок за ними числится, да и вопросов у меня к ним целая куча накопилась!
Выйдя из комнаты, я направился во двор и прямо на крыльце гостиной избы столкнулся с обидчиками Марии. Крепкий парень в кольчуге о чем-то оживленно беседовал с приказчиком хозяина, а его спутник стоял поодаль и в разговор не вмешивался. Я с отсутствующим выражением лица прошел мимо и свернул за угол гостиной избы, где сразу уселся на завалинку, делая вид, что греюсь на солнышке, и стал подслушивать.
– Значит, говоришь, не останавливалась у вас гишпанка? – услышал я голос Малюты.
– Нет, не было такой. У нас постоялый двор для простого люда, а немцы в Новгороде останавливаются. Пойду я, меня хозяин зовет. Я здесь с вами лясы точу, а у меня дел невпроворот, – закончил разговор приказчик, и я услышал, как хлопнула дверь.
– Говорил я тебе, Малюта, что зря мы ноги бьем, не могла гишпанка в такой дыре остановиться! Давай вернемся лучше в усадьбу, там уже и обед готов, а то с утра бегаем голодными, как собаки непривязанные, – раздался голос второго визитера.
