— Не бойся, дедуля, я все сделаю так, как ты хочешь, меня никто никогда так не любил как ты, я теперь с тобой поеду, за папкой пусть Клавочка ходит.
Дед вздохнул, погладил Маринку по голове и произнес:
— Знаешь, табя трудно было не полюбить, ты жа слыхала, как люди балакают — к внукам особое чувство, внуков любят больша, чем детей. А посля Аллочки, папку ты не узнаешь, энто и я не знаю, как у ее получается, но говорю табе точно, второй такой Аллочки в мире нет. Навряд ли он с Клавочкой останется. Аллочка сильна очень, я много знаю и умею, но ей и в подметки не гожусь. Многому она маня научила, но самого главного она мене не открыла. Не все мене удается. Она говорит, что энто от веры, что у маня веры недостаточно, можат она и права, но я же жавой человек. Вишь, как устрояно, она ведь тожа жавой человек, но она не такая как мы. Я бы хотел с ей быть кажную минуту, что ба все от ее перенять, да вот же прогнала. Она добивается, что ба человек жил своим умом, а я все хотел яе умом жить, я таперь энто понял.
Аллочка очень бабушку твою любила, оне подругами были. Бабушка твоя пять лет, как умярла, страдала очень, из-за маня. Я ведь с сыном поругался, вот Васька и исчез от нас в шестнадцать лет, покойница мене энто всю оставшую жизть и припоминала. Я Ваську искал в районе, да так и не нашел, а он вишь где — в Москве.
— А из-за чего вы поссорились?
— Да, Васька, девку испортил, ребенка ей сделал, и все с одного раза, подлец. В экскурсею оне с классом поехали, он в музее яе и подцепил. И были всего-то два дня вместя. А через девять месяцов письмо пришло — поздравление от ея подружек. Девочка родилась, а бабушка твоя письмо первой прочитала, в тридцать шесть бабкой стала, мене тогда сорок было. Ваське шестнадцать, я яго хорошенько выпорол, а он возьми, да из дома и уйди. Ту девочку Маринкой назвали, в честь бабушки.
— Как меня?
— Так энто ты и была. Моя Мария посля энтого начала чахнуть, очень уж по Ваське тосковала, внучку хотела нянчить. Через три года, я не выдержал, поехал в район, по энтому письму. Девочка энта оказалась детдомовской. Детдома на энтом месте ужо не было, никто нам никаких справок дать не мог. Обратился в местную справку, там сказали, что таких в городе нету. Где ж было яго искать — по всей Рассеи что ли? Только и надежда была на Аллочку, та могла любога найти. Но она помочь наотрез отказалась, сказала, что судьбу ломать нельзя, а все должно быть так как должно. Сына ждут огромные потери, помяшать энтому нельзя. Аллочка все судьбы видит, и ишо видит, когда можна вмяшаться, а когда нет. Я думаю, Мария моя так ей энтого и не простила. Ишо два года крепилась Мария, да и умерла от тоски, просто жить отказалась и все. И с Аллочкой общаться перестала, Аллочка тода и маня прогнала, я после работы к ей захаживал: учился уму разуму. А как отказала она нам сына найти, так все отношения и испортились. Но в день смерти Мария позвала Аллочку, долго с ей общалась, вот тода и решили табя в помощницы к ей определить. Перед твоим письмом пришла к мене Аллочка и велела собираться к сыну, я билет купил на поезд, и тут письмо твое пришло. Ведь Ваське-то еще двадцать восемь, можна сказать пацан ишо, а уж такую жизть прошел. Но слабым оказался, вишь, алкашом стал.
— А мне никто ничего про вас не рассказывал. Мама не знала вас вообще, фотокарточек у нас не было, а когда я у папы спрашивала, он всегда сердился. Папка вообще-то редко сердился, поэтому я и перестала его об этом спрашивать. Они с мамой плохо жили, как-то раздельно, каждый жил сам по себе. Они даже не ругались никогда. Папа к Клавочке ходил, соседи все маме рассказывали, а ей все равно было.
— Да вишь, знали — то оне друг друга всяго два дня. Да и без любви он жанился. Я-то думал, дите и все такое, полюбят друг друга, а вот вишь, не сложилось. Девка у твово папки была. Перед поездкой на эскурсею, поругались оне. Видать он яе забыть не смог. А долг перед твоей мамой имел, табя ведь поднимать надо было, а мы яго так воспитали, не смог бы он яе одну с дитем бросить, вот и променял свою любов на свою глупось. Отдался минутной слабости, видно ссора с яго девушкой сурьезной была. Но вишь, все в жизни разумно, ты родилась, маленькая Маринка, как табя увидел — так и обомлел. Ты копия бабушки, токо глаза мово цвета получились, у твоей бабки они голубые были.
