Что касается Ким, то, оставшись наедине с подругой, она сразу спросила:
— Ты с ним переспала?
— Я бы не возражала, — вздохнула Джекка, — но его такая перспектива не заинтересовала.
Поскольку Джекка была прелестной девушкой и мужчины обычно ходили за ней толпами, Ким потребовала подробностей:
— Это мой брат, и я должна знать, что с ним происходит.
Джекка рассказала подруге более полную версию случившегося, включая то, что Рид был голым. Она опустила лишь одну деталь — признание Рида, что Лаура была единственной женщиной в его жизни. Ей казалось, что, раскрыв этот секрет, она предаст его доверие.
— Он считает тебя маленьким ребенком, как и меня, — сказала Ким.
— Наверное, ты права, — вздохнула Джекка. — Хорошо, что он уехал. А то я оказалась бы в неловком положении.
— Ты познакомилась со всеми моими родственниками, — сказала Ким. — Если хочешь сходить на свидание, это очень легко устроить. Тебе ведь, кажется, понравился мой кузен Тристан.
Джекка выглядела озадаченной.
— Ну, тот парень, с которым ты болтала в саду.
— Ах да, помню. Спасибо, Ким, но не надо. — Джекка усмехнулась. — Я уже получила один отказ. На первое время этого хватит.
Через две недели Джекка вернулась домой к отцу, брату и невестке. С собой она привезла почти пятьдесят рисунков. Большинство из них были неплохими, но четыре работы были лучшими из всего, что ей до сих пор удавалось написать.
Отец крепко обнял и сказал:
— Насколько я понимаю, ты сделала то, что хотела. Тем не менее выглядишь еще более унылой, чем до отъезда. Что случилось?
— Ничего, — вздохнула Джекка.
— Ты не умеешь врать, тем более мне.
— Это точно. Я не Джоуи.
Джо внимательно смотрел на дочь и молчал.
— Действительно ничего не случилось. Просто мне хотелось понравиться одному парню, но он мной не заинтересовался.
— Ну и дурак, — сказал Джо Лейтон.
Джекка улыбнулась.
— Все парни — задницы, — бодро сообщила она, вызвав на лице отца веселую ухмылку.
Эдилин, Виргиния 2011 год
Джекка Лейтон приезжает в Эдилин на все лето!
Доктор Тристан Олдридж положил телефонную трубку, закончив разговор со своей кузиной Ким. Наконец-то в его жизни наметились перемены к лучшему. В последние недели он думал, что черная полоса никогда не кончится.
Кожа сильно зудела. Он взял проволоку от вешалки-плечиков и почесал руку под гипсовой повязкой. «Вот для чего пригодились знания, полученные за много лет обучения в медицинской школе, — подумал он, — чтобы сломать вешалку и почесать проволокой руку под гипсом».
Тристан старался не вспоминать о случившемся с ним несколько недель назад. Он ехал в аэропорт, когда сообразил, что оставил свой телефон дома. Будучи единственным врачом в маленьком городке, он был обязан оставаться на связи. Поэтому вернулся домой, где застал грабителя, получил удар по голове бейсбольной битой и скатился с высокого холма в овраг. Теперь его рука в гипсе, а отцу пришлось приехать из Сарасоты, чтобы временно взять на себя медицинскую практику сына. Тристану было велено отдыхать. Ничего не делать. Пусть рука заживает.
От вынужденного безделья Тристан сходил с ума. Как можно ничего не делать? Он вспомнил, что много раз говорил это собственным пациентам, и разозлился еще сильнее. Год за годом он благоразумно предлагал пациентам найти себе занятие, которое можно выполнять одной рукой. Или ногой. В конце концов, это же временно. Так что нет абсолютно никаких причин для бесконечных жалоб и нытья. Но когда то же самое было сказано ему, оказалось, что найти себе дело совершенно невозможно. Оставалось только ныть, злиться и чесать руку обломком вешалки.
— У меня много пациентов. От меня зависит целый город, — сказал Трис своему доктору.
— А вы, разумеется, единственный врач, который может ими заняться, — усмехнулся доктор, приподняв бровь. Он не желал понимать затруднительного положения, в котором оказался Трис, и, похоже, не испытывал к нему абсолютно никакой симпатии. Трису отчаянно захотелось заехать стулом по стетоскопу доктора. Желательно, когда упомянутый медицинский прибор будет находиться у того в ухе.
С отцом получилось еще хуже. Он приехал из Сарасоты, где жил, уйдя на покой, и начал ворчать с того самого момента, когда переступил порог кабинета Триса — кабинета, в котором раньше принимал больных сам. Отец моментально заметил изменения, которые произвел Трис, и заявил, что тот должен был сохранить все как было. Когда же сын не согласился, ему было предложено идти домой и чем-нибудь заняться.
