Он нахмурился, помолчал, с горьким выражением осмотрел свой сад, потом с печалью взглянул на Петра и тихо добавил:
— Знаешь, жалко мне вас оттого, что терпите нужду и от нее теряете ценность по мастерству своему. Мастерство держится, когда человек при своем деле состоит, при том деле, которое песню в душе нарождает, — он снова нахмурился — вроде как серьезность слов должна вызывать серьезность вида. Но он как-то извинительно улыбнулся, словно неловко получилось — вроде как дает поучение немолодому, умному и серьезному зятю.
— Все это нам с Таней понятно, и от рынка нас на рвоту тянет, — сказал Петр, как бы подчеркивая общность своих мыслей и дел с Таниными. — Но не садиться же нам с детьми на ваше постоянное вспомоществование.
— Почему на наше вспомоществование? Ты с твоими золотыми руками и головой первым человеком в нашем колхозе станешь, и инженеру дело найдется непустяшное, и дом вот он ваш, — повел вокруг руками Семен Митрофанович.
— За все это большое спасибо вам, отец, но мы все же — горожане и место, где нам трудиться — завод, — не задумываясь, возразил Петр, а благодарность его старому уже отцу, готовому на любую бескорыстную помощь, подкрепил влажным блеском в глазах…
Семен Митрофанович заметил волнение Петра и поспешно, проговорил:
— Конечно, конечно… я понимаю: это все равно, что кулика из болота в степь выманивать.
Тут, подле сельской кузницы, откуда шел запах горна, Петр еще раз понял, что без запаха заводского двора, который столько лет возвышал его душу над землей, ему не жить настоящей жизнью…
В углу за горном стоял небольшой токарный станок по дереву в собранном положении, всегда готовый к работе. Но хозяин, видно, редко прибегал к пользованию им, и станок сиротливо был покрыт пылью заброшенности.
— Вот он мой станок, — не без гордости сказал старый кузнец. — Он мне в свое время очень годился. Сам я его и мастерил. Первые годы после войны выковывались конные плуги, колесные ходы под телеги, топоры, печные ухваты и множество других разных вещей, — Семен Митрофанович высоко вскинул голову и весело расхохотался: — Моя кузня была индустриальным центром села, начиная от того, что я даже серпы зубил. А чтобы ручку приделать к тому серпу или плугу, ее надо было сперва обточить, вот я и смастерил этот станок. И сколько он мне послужил! И дожил вот до того, что и в городе сподобился. По началу крутил я его ногой, как самопрялку, а потом, много позже, как электростанцию в колхозе запустили, моторчик мне электрики пристроили. Теперь, вышло, он послужит заводскому мастеру. Не покажется тебе это комедией?
— Грустная комедия — смех сквозь слезы, — печально улыбнулся Петр.
Станок частично разобрали и погрузили в багажник. А на другой день он уже стоял на своем месте в гараже, где ему теперь придется поработать на городской рынок. А черенки для лопат, и для тяпок, и для вил стали ходовым товаром в городе в огородный сезон, и пообтачивать их может и заводской токарь, пока пустуют и разваливаются заводские цеха.
Первомайский митинг
За ужином Петр, как бы, между прочим, и не очень уверенно, что получит поддержку, сказал:
— Пойдем, Танюш, завтра на первомайский митинг.
От неожиданного предложения мужа сердце Татьяны радостно и немного тревожно забилось, мгновенно явился порыв крепко обнять мужа, но она сдержала себя и только тихо проговорила:
— Я бы с удовольствием пошла. Ты намерен пойти, Петя? — все еще не совсем верила, что такое предложение сделал ей Петр, долго чуравшийся всего, что устраивали коммунисты в протест реформаторам. Прозрение на притаскивание демократами капитализма приходило медленно, с большим запаздыванием, и Татьяна еще не твердо была уверена, что освобождение мужа от самообмана, наконец, совершилось.
Вместо прямого ответа Петр с явным для Татьяны удовольствием рассказал, как он будто мимоходом попадал несколько раз на заседание партбюро в штабе, под который они облюбовали одну из скамеек в аллее к проходной завода. Рассказал и о том, как его пригласили на партийное собрание, где обсуждался вопрос об организации первомайского митинга, и что все на собрании его встретили доброжелательно, по-товарищески. Полехин персонально пригласил его прийти на митинг вместе с женой, которую, дескать, он и другие хорошо знают и уважают. Последнее Петр прибавил от себя, чтобы поощрить и поблагодарить Таню за согласие пойти на митинг вместе с ним.
