Анализ записи показал, что мы воспринимаем на слух далеко не все виды звучания. Звуковые волны имели свое ультразвуковое продолжение. Ряды звуков сменялись ультразвуками не в определенном порядке, в произвольно, иногда звуки сопровождались ультразвуками, как если бы это была какая-то особая интонация.
Трудно было остановиться, и мы жгли диски один за другим, правда, теперь уже записывая звук на пленку. Потом мы прокручивали ленты с записью на магнитофоне и слушали, слушали...
Нашего начальника, профессора Халле, ужасно смущало отсутствие практической пользы от моих с Кноппом исследований. В такое время, говорил он, когда каждый ученый должен приносить конкретные плоды своего труда воюющему фатерланду! Уже и в гестапо проявляют интерес к этому делу. Но отказаться от изучения "яйца" Халле тоже не хотелось. И он нашел выход достойный истинно германского ученого - стал искать человека, на которого можно было бы при случае, как он выразился, "сослаться". Фашистские убеждения Кноппа были слишком хорошо известны, а у меня имелись весьма влиятельные родственники. "Ссылаться" на нас было бы рискованно. * * *
Халле сказал нам:
- Хорошо бы привлечь профессора Валленштейна.
И еще не испарился едва ощутимый аромат, исходивший от носового платка нашего шефа, как заговорил Каспар:
- Тоже специалист - эта песочница Валленштейн! - А впрочем, пожалуй, наш старик прав. Валленштейн самой природой предназначен для жертвоприношения. В качестве громоотвода, дымовой завесы он исключительно уместен: громкое имя в науке, аристократическая фамилия, так и просится в Ка-Цет. Этот теоретик давно отошел от физики, только кресло просиживает в своей лаборатории. Прежде он как любитель занимался еще и палеонтологией, собирал окаменелости. А теперь совсем спятил - уже и статейки о вымерших моллюсках публикует. Поднести ему этот осколок в качестве окаменелости. Думаешь не клюнет? Еще как клюнет. Взгляни!
Я посмотрел на указанный Каспаром обломок оболочки. Он был похож на обкатанный морем осколок агата, обросший отложениями морских солей и испещренный причудливыми отпечатками.
Я положил осколок в карман. "Возможно, это единственное, - думал я, - что останется у меня на память о находке".
Так как Фрида была дружна с фрау Гедвиг, женой профессора Валленштейна, я сообщил ей о "дымовой завесе", об "аристократической фамилии, которая так и просится в Ка-Цет". И снова напомнил:
- Нам надо уехать, бежать, пока не поздно. * * *
Супруги Валленштейн обрадовались новой игрушке. Осколок моей находки отвлек их от тяжелых мыслей. Профессор, вооружившись сильной лупой, начал изучать окаменелости, или их отпечатки, или следы осадочных пород, или я не знаю еще что, - одним словом, то, что прицепилось, приросло к поверхности моей находки.
- Вы что же это, - обратился он вскоре ко мне, - мистифицировать меня захотели? Вы полагали, что я вам поверю? Помните, как знаменитого Кювье хотели разыграть его студенты - один из них, облачившись в саван, надел на голову рога и со страшным ревом ночью проник в спальню ученого? Увидев это чудовище, Кювье сказал: "Я не боюсь тебя. У кого рога и копыта, тот мяса не ест". Я хочу сказать - привезенное вами твердое тело носит слишком явные следы искусственной полировки и лака для того, чтобы я поверил, будто оно находилось в Девонском море двести миллионов лет назад. Вы сами каким-то образом приклеили сюда, и довольно искусно, окаменелые отпечатки строматопор и водорослей, которые существовали на Земле примерно двести миллионов лет назад.
Фрау Гедвиг заметила, что профессор давно уже так не веселился. Выслушав мой рассказ, Валленштейн попросил оставить осколок до завтра. Он хотел посмотреть еще, не спеша подумать.
- Так вы говорите, они поют, сгорая? Я уточню возраст этого предмета. Приходите...
Но пришел он ко мне сам.
- Мне неясно, - сказал Валленштейн, - как "Странный плод" (так вы, кажется, его называете?) попал туда, где вы нашли его. Но бесспорно, что на нашей планете этот предмет в таком виде, как он сейчас есть, существует двести миллионов лет.
