Ему припомнились дни в Институте — все те тесты, которые он решал, все время, затраченное на работу с дупликаторами, время, проведенное в студии записи голоса, в кабинете моделирования, в камере мозгосчитывания.
Лайта была права: не из приятных штука. Даже современный человек испытывал атавистический страх при первом знакомстве со своей полной копией, созданной искусственно. Но готовый продукт стоил того. Когда Хенсон разобрался с хитростями запуска, управления и тренинга, он стал испытывать почти отеческую гордость за это создание. Он даже хотел забрать робота домой, но Лайта наотрез отказалась:
— Пусть останутся здесь, на Складе. Если потребуются — закажем выдачу у Поверщика. Чего, надеюсь, никогда не произойдет.
И в этот раз сдался и согласился Хенсон. На их глазах роботов упрятали в металлические шкафы и присвоили инвентарные номера.
— Как трупам! — недовольно пробормотала Лайта. — Мы будто смотрим, как пакуют наши собственные трупы.
Этим все и завершилось. Порой Хенсон упрашивал ее подмахнуться роботом — на время какого-нибудь публичного выступления, к примеру. Но Лайта всегда возражала. В течение двух лет роботы лежали на Складе без дела. Хенсон ежегодно оплачивал хранение и комиссию — и все.
До недавнего времени ситуация оставалась прежней.
До этих необъяснимых недомолвок с ее стороны. До каких-то странных отлучек неведомо куда. До растущей тревоги Хенсона. До того, как он начал задумываться. Задумываться и волноваться. Волноваться и наблюдать. Наблюдать и ревновать. Ревновать и ждать удобного момента, чтобы ее…
Поняв, что засело в его голове, он побежал к Поверщику. К счастью, этот человек был другом семьи. А друг всегда поддержит, поймет и даст совет. Друг не сдаст его Лайте и все подготовит ко Времени.
Хенсон с охапкой готовых к подписи бумаг прошел к двери офиса. Два металлических ящика с роботами уже были отгружены — готовые к отправке туда, куда он скажет. Но почему-то сам Поверщик его не встретил.
— У него какое-то важное дело в Маниле, — объяснилась с ним секретарь. — Но он распорядился насчет вас, мистер Хенсон. Вам просто нужно подписать отказ от ответственности, ну и в понедельник предоставить официальный отчет.
Хенсон кивнул. В предвкушении момента он мог позволить себе наплевать на детали. Он был весь как на иголках — и когда бумаги проходили проверку, и когда два обычных, обезличенных робота вывезли футляры, и когда вместе с ними он мчал домой на гирокаре.
Его перестало трепать только тогда, когда он остался один.
Теперь он мог открыть футляры.
Сначала — его собственный. Он отодвинул крышку, окинул взглядом идеальную копию своего тела, погруженную в умиротворенную отключку все два года с момента своего создания. Хенсона очаровало зрелище: он-то за эти два года успел обрести дополнительные морщины, а вот робот остался таким же, прежним. И при должном обращении робот останется таким еще сотню лет. Хенсон почти завидовал. Роботу были неведомы любовь, ненависть, ревность. Робот не мог испытывать подозрений, робот не сгорал от жажды убийства. Вечный покой.
Хенсон закрыл крышку, поставил футляр прямо и затащил в шкаф. За него это мог бы сделать робот-домоправитель, но Лайта не разрешила ему взять такого. Даже обезличенного робота-домоправителя она ему не позволила. Лайта! С ее вечными «нравится-не нравится»! К черту ее!
Хенсон сорвал крышку со второго футляра.
Она была там. Великолепная. И в той же мере — отвратная.
Он вспомнил кодовое слово для ее включения. Чуть не подавился им — но все же произнес:
— Милая!
Ничего не произошло. И он понял, почему. Вместо привычного голоса из его глотки рвался рык. Хенсон попробовал еще раз — спокойнее:
— Милая…
И она включилась. Ее грудь стала подниматься и опускаться. Подниматься и опускаться. Она открыла глаза. Протянула к нему руки и улыбнулась. Встала и прошла к нему — не говоря ни слова.
Хенсон смотрел на нее — новоявленную, невинную, без темных секретов и пороков. Как он мог причинить ей — такой — вред? Как он мог поднять на нее руку, когда она подставила ему личико, чтобы он поцеловал ее?
И все же — она была Лайтой. Он должен был помнить об этом. Она была лживой Лайтой, и ее следовало поставить на место.
