Галла и Лумма весело резвились в озере. Они ныряли глубоко, стремительно скользили вдоль песчаного гладкого дна, догоняли друг друга, перегоняли, изворачиваясь, меняли направления. Едва Лумма настигала подругу, как та резко вильнув хвостом, взмывала кверху, выскакивала из воды, пролетая над просвеченным луной озером, снова врезалась в светящуюся тихую воду и неслась быстрее рыбы. Ловкая и прекрасная, она тревожила душу синего Фарга своим переливчатым смехом.
Леший сидел у самой воды, на камне и смотрел на игру русалок. Галла ему всегда нравилась больше. И хотя ему было приятно смотреть на обеих девушек, откровенно говоря они его немного раздражали. Ему казалось несправедливым, что он уже несколько веков старый, а они — русалки — по возрасту, пожалуй, не намного моложе его, а всегда юные и даже не синие, хотя сырости в их озере не меньше, чем в Канаве Фарга.
Ему было неприятно, что они его не боятся. А его боятся все, кроме, конечно, Вергила с его проклятым волчьим народом. Да вот еще эти вертихвостки. Правда, они принадлежат к тому же племени, что и сам Леший, но все равно неприятно, что они такие красивые, независимые, молодые. И Канавой их не припугнешь, они у себя в озере — хозяйки. Ни Леший, ни Бреха туда не могут сунуться.
— Эй, подружки! — крикнул он им, — спели бы что-нибудь задушевное, завлекли бы, побаловали старика…
— Куда тебя завлекать-то? И плавать — не плаваешь, и потонуть — не потонешь, — засмеялась Лумма.
— Ну спойте, девочки! — настаивал Фарг. Галла и Лумма поравнялись, плавно поплыли рядом и запели:
«Смешан синий свет луны С желтою волной, Наши руки так нежны, Наши песни так нужны Под большой луной.
Лунным светом дышит Лес, Зреет волшебство, Без полуночных небес, Без русалочьих чудес Озеро мертво.
Из лесов и из лугов Поспеши к судьбе, И бессмертье и любовь, Что растопит горы льдов, Мы дадим тебе…»
Синий Фарг умиленно глядел на русалок, делая вид, что растроган, бормотал:
— Ну красавицы, ну прелесть, голоса у вас — словно сама вода, само озеро поет…
Ему действительно нравилось их пение, но хвалил он их не поэтому. Он знал, что на дне этого озера, которое так и называлось Лунным, хранится волшебная раковина, в когорой покоится Лунная жемчужина. Он давно проведал про это, но раковина лежала на самом дне глубокого озера. И вот уже двести лет синий Фарг летними ночами сидел на берегу, слушая русалочье пение, и все никак не решался «говорить с ними о жемчужине. Он боялся получить отказ и потерять жемчужину навсегда.
Он знал, что Лунная жемчужина выполнит любое желание. Хотя только одно. А ему ничего и не нужно было, кроме одного. Он не хотел оставаться синим. Это была заветная мечта — стать обыкновенным — желтым, серым, коричневым, — любым! Как все нормальные звери или даже люди… но только не синим.
Он уже думал над тем, чтобы достать раковину днем, когда русалки спят. Сам он нырнуть на такую глубину не мог. Единственная, кто могла бы это сделать — выдра Бара. Но она ненавидела синего Фарга. Когда-то, несколько лет назад, однажды ночью желтоглазая Неясыть принесла к нему в Канаву выдренка. Из почтения к Лешему. И чтобы потом рассчитывать на его покровительство.
Гладкая мокрая Бара прибежала тогда к Канаве, волоча твой массивный хвост. Она умоляла синего Фарга. Она предлагала ему рыбу, обещала любых мелких зверей…
О раковине она просто не вспомнила. Не вспомнил и он. Он всегда думал о раковине в связи с русалками. И только потом, когда он отдал выдренка подлешику Фиру, когда гот расправился с малышом, только тогда вдруг Фарга осенило. Он понял, что буквально выпустил жемчужину из рук. Он тогда плакал настоящими искренними слезами.
Сидя на берегу и слушая русалочье пение, он представлял себе в воображении Лунную жемчужину. Она виделась ему в приоткрытой раковине и сияла перед его мысленным взором, словно сделанная из кусочка луны — яркая, слепящая, желанная… От этого песни русалок казались ему еще более приятными.
— Что задумался, родственник? — крикнула Галла, — мы уж давно не поем, а у тебя такое мечтательное выражение на лице. Как будто ты помолодел лет на триста…
