Перед нею обернутые в целлофан пакеты. Это то, что выкупила Любовь Васильевна у боевиков, продав свою квартиру…
В пакетах, завернутые в фольгу, тела ее сына и трех его товарищей…
– Это в Бамуте? – спрашиваю я, чтобы что-то спросить.
– Нет… – отвечает Любовь Васильевна. – В Бамуте нельзя было фотографировать… Ночь была… В час ночи привезли… Это утром в Ханкале…
Было это 23 октября…
Двадцать лет назад в этот день Любовь Васильевна вышла замуж за отца Евгения – Александра Константиновича Родионова.
А в Бамут тогда Любовь Васильевна ездила еще раз.
Теперь – за головой сына…
– Не езди… – уговаривали ее. – Ну куда ты поедешь. Ну похорони то, что есть…
– А как похоронить без головы? – ответила Любовь Васильевна.
Потом она расскажет, что ей все эти дни снился сын. Снился подростком в солдатской шапке. Он бился в руках чеченских бандитов и не мог вырваться. «Мама! – кричал он в материнском сне. – Помоги мне, мама!»
И Любовь Васильевна снова поехала к убийцам сына, чтобы выкупить у них и его голову.
Случилось это 6 ноября, на празднование иконы «Всех скорбящих Радость».
После немыслимых мытарств, привезла Любовь Васильевна останки Евгения в родной подмосковный поселок…
Гроб стоял в комнате, и всю ночь мать просидела возле сына, который, как и обещал ей при последней встрече, вернулся домой на полгода раньше…
21 ноября, на день Архангела Михаила, тело Евгения Родионова было предано земле на поселковом кладбище.
Кладбище это невелико…
Но я прошел его насквозь несколько раз и так и не смог самостоятельно найти могилки нового мученика за Христа Евгения Родионова.
– Где могилка Евгения Родионова? – спросил я, вернувшись к церкви, возле которой возились строители.
– Это, который из Чечни?
– Да… Тот, который мученик…
– Оттуда все – мученики… Вам на ту сторону кладбища надо идти…
Только теперь и понял я, почему не нашел могилу сам.
Я высматривал «одиночную» могилу, а в этой оградке было две могилы…
На одной надпись – «Родионов Евгений Александрович – 23.V.1977—23.V.1996», а на другой – «Родионов Александр Константинович – 5.VII.1949—28.XI.1996».
Отец и сын…
Евгению было всего девятнадцать, а Александру Константиновичу – сорок семь лет. Он умер через неделю после похорон сына.
И поднимается отчаяние, когда понимаешь, что Александра Константиновича тоже убила чеченская нелюдь…
Но смотришь на даты на могилах и стихает душевная смута.
В день отдания праздника Рождества Христова был командирован в Ингушетию солдат Евгений Родионов, а в тот день, 28 ноября, когда остановилось сердце Александра Константиновича Родионова, начинался новый Рождественский пост…
И словно подтверждая это, встает на кладбище в подмосковном поселке крест между могилами сына и отца.
Один на двоих…
Через три года и три месяца после убийства Евгения Родионова в бандитской разборке был зарезан Руслан Хайхороев.
Статья в газете об этом происшествии называлась «Одним бандитом стало меньше»…
Любовь Васильевна тогда снова побывала в Бамуте, в пионерлагере, где чеченские выродки держали в подвале ее сына.
Прошло четыре года, как не стало Евгения, а на цементном полу все еще темнела запекшаяся кровь.
Любовь Васильевна посадила рябинки на том месте, где убили ребят.
Поставила изгородь…
Что еще могла сделать мать?
– Я точно знаю, что Женя меня любил… – говорит она. – Без этой его любви мне стало холодно, пусто и одиноко…
Слова о холоде, пустоте и одиночестве – не просто слова.
Помню, однажды, будучи в Петербурге, Любовь Васильевна заглянула к нам.
Мы пили чай и разговаривали, и то ли оттого, что Любовь Васильевна устала, то ли потому, что так много навалилось впечатлений, но разговор получался какой-то бессвязный.
Поговорили о ее поездках, потом Любовь Васильевна, задумавшись, рассказывала о девушке Евгения. О том, что она вышла замуж. Родился сын. Его назвали Иваном…
– По-английски, Иван это Джон… – задумчиво сказала Любовь Васильевна. – Почти Женя…
Я слушал ее и кивал…
Конечно, так…
Конечно, почти Женя. Почти…
– Если бы я пила, – сказала Любовь Васильевна, помолчав, – меня бы в нашем поселке жалели… А так… То, что я посылки для солдат собираю, в Чечню их вожу… Нет… Так, как я живу, у нас в поселке не понимают… Я шесть лет не улыбалась…
