— Вы полагаете, что наш юный монах — вовсе не монах?
— Возможно, — ответил настоятель. — Но, как вам известно, в епархии Риполь, к примеру, в горах много маленьких монастырей. В большинстве из них приняли бы здорового, работоспособного молодого человека без особых расспросов. Краткость его пребывания с ними может объяснить его незнание и общую путаницу.
— Совершенно верно. Опросить всех было бы трудно.
— Я обнаружил еще кое-что, — заговорил настоятель. — Хотя, возможно, вы и не сочтете это свидетельством, но это вполне совпадает с тем, что я знаю о характере Жуакина. Этой зимой, как вы помните, было два сильных бурана, один перед Рождеством, другой — весной. Отец Ксавьер сказал настоятелю Сан-Льоренте, что даже мать прокляла Жуакина как праздного вора и глупого олуха, не стоящего ничьих молитв или слез. На стороне молодого человека были только он и пекарь. Они много молились о его безопасности в метель.
Пекарь утверждал, что у Жуакина не хватило бы ума похитить такую вещь. Он мог украсть лепешку, если бы она попалась ему на глаза и он был бы голоден, но на кражу чего-то из церкви был способен не больше, чем их кошка. Отец Ксавьер согласился, правда, он считал, что Жуакина удержали бы трепет и благоговение.
— Как вы говорите, это не свидетельство, но все-таки важно.
— Ваше Преосвященство, как брат Жуакин пришел к вам, в монашеской одежде?
— Да, благодаря отзывчивости несчастного Гвалтера Гутьерреса. Это было незадолго до конца зимы, — заговорил епископ. — Кажется, в феврале. Гвалтер рассказывал, что он укрывался от сильной метели в какой-то таверне в Фигуересе, и туда вошел, пошатываясь, молодой монах. Ступни его были обернуты тряпьем, ряса была грязной, рваной, ноги были мокрыми до колен, и он дрожал от холода или лихорадки.
Гвалтер говорил, что этот несчастный молодой монах, стоявший у двери, напоминал своим видом утонувшую крысу. Он предложил парню войти и сесть поближе к огню, чтобы согреться. Затем, — продолжал Беренгер, — заказал тарелку хорошего супа для несчастного брата и чашу вина. Когда монах сказал, что не сможет заплатить, Гвалтер велел хозяйке приписать это к его счету и найти монаху постель с теплыми одеялами. Вы помните, каким он был щедрым, — добавил епископ.
— Да, в самом деле, — сказал дон Видаль.
— Гвалтер решил выяснить у молодого человека, откуда он и как оказался там.
Беренгер сделал паузу и отпил глоток вина, чтобы смочить горло.
— Гвалтер пострадал из-за своего неумеренного любопытства, — сухо сказал дон Видаль.
— Да, — сказал епископ. — Но тут хозяйка поставила перед молодым человеком тарелку супа и положила большой кусок хлеба. Тот потерял всякий интерес к Гвалтеру и принялся есть, как в конец изголодавшийся человек.
Гвалтер попытался заставить молодого человека остановиться на минуту — «пока он не навредил себе», по его словам, — и сказать откуда он. Сделал ли он это по доброте или из неумного любопытства, не знаю, — продолжал Беренгер, — но, видимо, снова потерпел неудачу.
Монах отправил в рот еще кусочек хлеба, проглотил его, а затем повернулся к своему благодетелю.
— С гор, — ответил он, сказав чистую правду.
— Значит, у тебя был тяжелый путь, — сказал еще один человек, сидевший поблизости. — Буран еще не кончился.
— Он застиг меня, — сказал брат, откусивший еще кусочек хлеба. — Он был сильным, но я оставался в лесу.
— Значит, ты заблудился, — сказал третий. — Все ясно.
Молодой человек покачал головой.
— Нет. Я шел по течению реки. Но поскользнулся, упал и потерял обувь.
— Значит, идти босиком в такую погоду тебя заставила не вера? — спросил Гвалтер.
Гвалтер говорил, что, видимо, этот вопрос только смутил молодого человека, — сказал Беренгер.
— Видимо, он не понял, о чем говорит Гвалтер, — сказал настоятель.
— Очевидно, вы правы, дон Видаль. Так и не узнав, откуда этот несчастный молодой монах, он спросил его имя и предложил привезти его сюда, заверив, что вы с удовольствием приняли бы его в свой монастырь.
— Конечно, — негромко произнес настоятель.
— Гвалтер решил, что молодой человек — в горячке, с поврежденными ногами — идти дальше не в состоянии, и предложил подвезти его. В благодарность за его доброту молодой монах сказал, что его зовут Жуакин, при этом смотрел на свои ступни так, словно видел их впервые. Хозяйка приготовила ему теплую постель у камина, видимо, решив, что холодный воздух на чердаке убьет его до наступления утра.
