"Если у меня ни гроша не будет - на что же я тебе твою фунтовую свечку куплю?". Рассовала добычу в карманы и за пазуху. Влезла на подставку, втащила за собой святую, ухватив ее за голову: "ичего, сестренка, прорвемся. Я тебя тут не брошу!". Поднялась на ноги, выглянула в окно никого. Держа статую за плечи, изо всех сил ударила ее нижним концом в стекло. Раздался треск, посыпались осколки, в провонявшую затхлостью капеллу ворвались прохладный ночной ветер и едкий запах дыма. Перехватив святую поудобнее, Марго ударила снова. Путь был свободен. Бывшая девка сперва выбросила из окна статую, потом, взобравшись на узенький подоконник, свесила наружу ноги и, уцепившись за уцелевшую верхнюю перекладину рамы, потихоньку сползла вниз, повиснув на руках. Спрыгнула. Штаны порвала, камзол выпачкала, спину ободрала, заноз полные ладони насажала, колени рассадила не хуже, чем тогда, на мосту - приземлилась неудачно. о полдела было сделано. В конюшне она обнаружила, что Корбо оседлан, но выяснять, кому она обязана этим подарком судьбы, времени не было.
Взяв коня под уздцы, Маргарита услышала, как где-то возле церкви грохнул выстрел.
... "Ризница! Что с ризницей?!" - стенала мать Августа, - ох, монсеньер!". "е беспокойтесь, матушка, - отозвался герцог, уже порядком уставший от роли всеобщего ангела-спасителя, на которого отовсюду устремлены молящие взоры. - Я сейчас схожу туда и посмотрю".
По дороге его нагнала Гертруда с парой фонарей. "Я с вами, монсеньер!" - произнесла голосом не то Берты Руссильонской, не то святой Феклы. Пошли к ризнице, к наружному входу.
Дверь была приоткрыта, возле нее лежали, кое-как сваленные в кучу, облачения отца Клемана и пара серебряных патенов. Внутри кто-то возился. Гертруда, обеспокоенная судьбой монастырской казны, вбежала в ризницу, опередив герцога. И тут же до ушей Лавердьера донесся ее возмущенный вопль: "Отец Эрве!! Так вот как вы спасаете монастырскую казну!! Так вот как вы... Ох!"
Подбежавший герцог рывком распахнул дверь... да так и застыл на пороге, подняв фонарь. В углу, возле самой двери, стояла на коленях Гертруда, будто собиралась помолиться. Под левой грудью у нее торчала рукоять кинжала... его собственного, толедского, который он собирался отдать Маргарите, но не смог найти. Отец Эрве невозмутимо продолжал набивать карманы сутаны монетами из взломанного сундучка, не обращая внимания на Лавердьера. Быстро склонившись над Гертрудой, герцог увидел, что казначея уже покинула дольний мир.
- Отец Эрве!! Что за дьявольщину вы тут творите, преисподняя вас побери вместе со всеми иезуитами!?
- Полегче, ваша светлость! Я - ваш духовный отец!
- Среди моих родственников нет убийц и грабителей!
- А как вы будете доказывать, что убийца - не вы? Чего будет стоить слово бывшего еретика против слова священника, известного своей праведной жизнью и благочестием? Впрочем, я готов охранить от позора честь вашей семьи... за сходную цену... - тонкие губы иезуита растянулись в гаденькой ухмылочке. - Шли бы вы таскать воду, монсеньер... и предоставили бы мне спасать ризницу... так будет лучше... для всех... пока никто вас не видел...
Герцог невольно отступил. Его рыцарское благородство и отвага были бессильны против этой змеиной наглости, скользкой, как болотная слизь, как бессильна шпага против яда Медичи. Иезуит был прав: герцог уже слышал голоса спешащих к ризнице монахинь...
которые вместе с церковной утварью вытащат из ризницы и тело казначеи с кинжалом Лавердьера в груди, а отец Эрве - единственный свидетель, способный - при желании! - удостоверить непричастность герцога к убийству... хотя - как? Заявив, что мать-казначея геройски погибла, спасая достояние обители?
"Скорее, помогайте мне - крыша уже трещит! - зашипел де Форе, будто угадав мысли герцога, - а насчет этой не беспокойтесь: огонь поедает все, что ему дают". Иезуит снова гаденько улыбнулся и подмигнул.
Герцог задохнулся от бессильной ненависти... и вспомнил слова Маргариты: "Если бы вы, как только услышали их угрозы, взяли бы со стола пистолеты..." Да, пистолеты. В этой суматохе он совершенно забыл про них!
