- Теодорины?
- Да, Теодорины, к которой почему-то попало это дьявольское снадобье.
- о, монсеньер, я не виновата... это все она... теперь я понимаю... затараторила травщица, - это Мари, немая дура Мари... ведь она не обучена даже азам грамоты... она вытирала пыль в шкафчике.... да, конечно, вытирала и переставила склянки! А господин аббат так торопился, что я...
- Что вы, мадемуазель, схватили с полки не ту склянку. В результате сперва погибла моя дочь, виновная лишь в том, что была невинным ребенком и слепо доверилась своему духовнику! А за ней последовала начальница хора только потому, что страдала бессонницей!
- О, монсеньер!! - Сильвия попыталась поцеловать герцогу руку, но тот оттолкнул старуху и недвусмысленным жестом указал ей на лист и перо.
- Я готов пощадить вас. о за это вы должны подробно описать все, что вам известно об участии в этом грязном деле аббата д'Арнуле.
е хотите, чтобы вас считали соучастницей преступления - значит, помогите изобличить убийцу!
- Хорошо... хорошо, монсеньер, я все сделаю, как вы говорите... вот видите - уже делаю!
- Прекрасно, сестра, продолжайте...
...Примерно через четверть часа герцог вылез из окна и торжественно продемонстрировал Марго исписанный с двух сторон лист: "у вот, Маргарита, теперь у нас есть, по крайней мере, одно письменное свидетельство против этого святотатца. Что же до ваших слов... Я верю вам, верю безоговорочно. о этого мало. ужно, чтобы поверили судейские. Завтра здесь будет отец Эрве, мой духовник и друг, - я обогнал его, - он человек чести, если он увидит и услышит все, что видел и слышал я...
- То выступит вместо меня в суде? Ладно, идет, монсеньер! Так даже лучше: этакой персоне скорее поверят. И мы вместе отправим эту тварь на плаху! - заключила Маргарита.
- Я сделаю для этого все, что в моих силах, слово дворянина! - пообещал герцог. Потом добавил: "Если потребуется, мы с отцом Эрве дойдем до его Святейшества."
День шестой
Отец Эрве де Форе прибыл в Фонтен-Герир перед самой вечерней.
Въехал в обитель не так, как его убитый горем духовный сын, а чинной трусцой, в карете с герцогскими коронами на дверцах, полулежа на подушках, - как и подобает солидному человеку и достопочтенному служителю Божьему. Безукоризненный овал лица, римский профиль, аристократическая бледность, сутана из тяжелого дорогого шелка, величавые жесты благословляющей руки. Ростом почти не уступает герцогу, но комплекцией будет поувесистей. А уж благообразия-то в лице, благообразия! Елей только что из носа не течет. Всем хорош. Вот только глаза... Очи долу, как положено человеку, денно и нощно погруженному в раздумья о бренности всего сущего. о то и дело высверкивает из-под ресниц холодное, острое, безжалостное, - как стилет из раззолоченных ножен, как когти из бархатных лап тигра! Герцог сказал: "Расскажи этому человеку все, что тебе известно", но чутье шептало Маргарите: "Молчи!" И она промолчала, когда Эрве стал поочередно расспрашивать монахинь о происшедшем.
Отец Эрве приехал в герцогской карете, но привез его не герцогский кучер, а Антуан. Это еще что за новости? Улучив минутку, Марго перебросилась парой слов со старым другом. Оказалось, что Гонория с отцом Эрве ехали колесо к колесу до Вернона, а потом аббатиса предложила не ехать сразу в обитель, а сперва прокатиться в Руан и повидаться с его преосвященством архиепископом Рене, - как видно, затем, чтобы произвести разведку насчет возможности официально произвести Иоланду в святые, или хотя бы в блаженные. А отец Эрве возражал, поскольку не хотел надолго упускать из вида его светлость.
Тогда, дабы все были довольны, Гонория предложила де Форе поменяться кучерами, - мол, святой отец может вполне положиться на ее Антуана, а уж она, Гонория, как-нибудь сумеет объяснить герцогскому Жану, по какой дороге ехать и где куда поворачивать.
Выехав из Вернона, Антуан повернул герцогскую серую шестерку направо через Лез-Андели на Флёри и родную обитель, а Жан погнал аббатисиных вороных налево - через Гайон и Лувье на Руан.
- И вот я тут, Марготон, к твоим услугам! у, обними же скорей своего Туанчика... Вот так... Слава Богу, доехали... у и замучил же меня святой отец!
