Спорить было бесполезно, и Розаменд сдалась. Но она не заметила, как Дженни что-то подсыпала в свою чашку.
Розаменд повернулась, чтобы взять свою, но ее остановил жалобный голосок:
— В этой чашке так много пенки.
— Дженни, это же сливки!
Дженни уселась прямо, сморщив нос от отвращения.
— Противная скользкая пенка, меня стошнит, если я ее проглочу! Ты нарочно мне ее даешь, думаешь, от этого я пополнею!
— Дженни, да нет же!
— Нет да! Давай поменяемся чашками! Я не стану пить из этой!
Обмен был совершен, и Дженни прекратила воевать.
А потом даже обняла Розаменд за шею, когда они желали друг другу спокойной ночи.
Через пятнадцать минут Розаменд приоткрыла дверь в спальню сестренки и прислушалась: легкое, ровное дыхание Дженни ее успокоило. Самой ей отчаянно хотелось спать, как никогда прежде. Розаменд бесшумно закрыла дверь, открыла у себя окно и потушила свет. И как только ее голова коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон.
А Дженни вовсе и не собиралась спать. Спать должна Розаменд, а у нее срочное дело. Легкое ровное дыхание, так безотказно подействовавшее на Розаменд, было притворством, она сама чуть все не испортила, едва не расхохотавшись. Это было очень интересно: бросить одну из своих снотворных таблеток себе в молоко, а потом уговорить Розаменд поменяться чашками. У нее осталась еще одна, их ей в прошлом году прописал мистер Грэм, когда она не могла уснуть из-за боли. Розаменд и не знает про таблетки. Она сама позавчера случайно наткнулась на коробочку, и в ней — еще две штуки. Розаменд будет спать крепко, до самого утра.
А Дженни спать не будет. Она подождет, пока улягутся все остальные, и выйдет из дому. И незачем повторять себе, что увиденное вчера ночью было сном. Хватит уже.
Надо просто сходить снова на то место и убедиться, что там ничего нет, ничего, что так напугало ее вчера.
Но того, что вчера унесли, сегодня там, естественно, не будет. И если сегодня она этого не увидит, это не означает, что и вчера там этого не было. Как странно: начинаешь возражать самой себе, а кто-то внутри возражает тебе.
Такое же ощущение бывает, когда встаешь среди ночи с кровати и в темноте не видишь ни двери, ни окна, ни кровати. И не знаешь, как снова забраться под одеяло.
Ее мысли стали путаться, пока наконец не привели в ужасное темное место, где кто-то произнес: «Ну, о ней-то никто не пожалеет», а кто-то осветил фонарем влажную истоптанную землю. Там лежал старый мешок, из-под него торчала чья-то рука. Она заметила лишь три средних пальца, мертвенно белых при свете фонаря. Судорожно вздохнув, она выкрикнула: «Это сон! Это сон! Это сон!» Так всегда надо делать, чтобы проснуться. Каким бы крепким ни был сон, он отлетит, как только поверишь, что это сон.
Дженни проснулась. Сердце колотилось, она разметалась во сне. Это был сон, сон, сон! А сны приходят ниоткуда. Она включила настольную лампу и посмотрела на свои часики, подарок от Розаменд на Рождество. Она спала довольно долго. Шторы у полуоткрытого окна отодвинуты.
Дженни подошла к окну и выглянула. Когда в комнате горел свет, темнота на улице делалась еще темнее. В ней вдруг снова проснулся азарт. Спать больше не хотелось.
Надо выйти в эту темноту, бегом по аллее, перебежать через дорогу, перелезть через ограду, от всех, от всех, туда, где можно танцевать и никто тебя не увидит.
Она быстро оделась: теплая юбка, толстый свитер и туфли, которые она надевала пока лишь раз. Розаменд боялась, что ей трудно будет разносить их, но они сразу оказались очень удобными. В них ноги дрожат от нетерпения, так и просятся танцевать. Она открыла дверь и беззвучно прошла по темному коридору. С собой она прихватила фонарь сестры, но зажигать его пока не требовалось. Выйдя через боковую дверь, Дженни подставила лицо ветру. Он был ласковым и был полон запахами деревьев и трав. Луны не было, но Дженни отчетливо видела черные контуры деревьев на фоне светлого неба.
Она медленно пошла по аллее, так, чтобы ни камешка не задеть, ни веткой сухой не хрустнуть, лишь бы не услышала Розаменд или — страшнее не придумаешь — тетя Лидия. Дженни двигалась медленно и совершенно бесшумно. Никто не услышал и не проснулся.
