А какая оказалась квартира у этой никудышной Зои! И папочка профессор. Кто бы мог подумать. Ну зачем такой страшиле своя комната с диванчиком, на котором сидят в рядок куклы, а их сам папочка ей же и делает. Одним все, другим ничего. Конечно, самая красивая из кукол Снежная королева. Такая должна быть у нее, у Кати. И папа такой, и квартира, и даже нянька эта дурацкая, которая болтает без остановки! «Зоинька, девочки». Тьфу, противно слушать. Ну у них она еще и за прислугу. У нее, этой прыщавой толстухи, еще и прислуга есть. А Варька тоже хороша, накинулась на картошку, будто никогда не видела. Да еще давай трепать, кто где живет. Хорошо, не успела сказать про барак. А эта страшила носится, «девочки то, девочки это». Дура, дура, дура! Ненавижу! Катя сидела на продавленном, скрипучем диване и пыталась читать книгу, но мысли после посещения одноклассницы пришли в полный разброд. Зависть терзала ее. Она с силой швырнула учебник в стену.
– Ну ничего, я вам еще всем покажу. И этой Зое тоже.
Москва. Наше время
Уже пятнадцать минут Катя сидела в «Парусе» за столиком у окна и поглядывала на улицу. К тротуару подрулила новенькая серебристая «Ауди». Из машины вышел Сергей с букетом белых цветов. Хрюкнула сигнализация, непослушные руки вцепились в стакан с водой.
Он кинул куртку на стул, отработанным небрежным жестом позвал официанта.
– Здравствуй, радость! – Поставил цветы в принесенную вазу, подвинул ее к Кате. – Это тебе. Ты еще любишь белые цветы?
– Люблю, только что я Стасу скажу?
– А ты их выкини потом, а пока пусть здесь стоят.
– Жалко.
– Жалко у пчелки. Как дела?
– Все нормально, а у тебя?
– Дела идут, контора пишет. Вот квартиру снял, сделаю ремонт – приглашу в гости. Вообще мы в Германии уже давно живем. Сюда я магазин приехал открывать. Пашем с Ладкой как звери. Зато результат налицо.
– Может, не будешь рассказывать, что вы там с Ладкой делаете? Мне не очень интересно. Зачем звал, хвастаться достижениями? Я рада за тебя.
– Какая ты, Катюш, кусачая стала, раньше другая была.
– Добрые люди научили.
– Попрошу без намеков. Да, действительно, что я все о себе и о себе. Я тебя не видел давно, соскучился. Думал, как только ступлю на родную землю, так сразу Катюху разыщу, встретимся по-приятельски. А ты, похоже, и не рада вовсе?
– Отчего ж, рада. Расскажи про Германию.
Без умолку болтая, Сергей уплетал салат, а Катя, ковыряя маленькой ложечкой остывший жюльен, смотрела на него, слушала и думала, что он совсем не изменился. Тот же взгляд, тот же голос, те же манеры, те же шутки избитые, но почему-то смешные в его исполнении. Никогда она его не забудет. Попроси он ее вернуться – бросит все и уйдет к нему. И страх залил все в районе солнечного сплетения, и был он вязкий, липкий и сладкий, как мед.
Москва. 200... год
А тогда бушевала весна и после Ленкиного звонка и Сережиного вчерашнего обещания юная Барби, поселив в душе надежду, постоянно проверяла, работает ли телефон, хорошо ли лежит трубка, с трепетом в простреленном купидоном сердце отвечая на каждое треньканье. Но Сергей, следуя своей всегдашней тактике (она просто об этом не знала), решил выдержать Катю хорошенечко, как кедровые орешки в водке, и объявился только на следующих выходных, когда она, вдоволь похандрив, списала его молчание на свои недостатки и совсем отчаялась. И когда он все-таки позвонил, не раздумывая согласилась с ним встретиться.
Прошли вниз по Горького до Красной площади, потом по Большой Никитской до ТАССа, добрались до Бронной, решили податься на Патрики. Сергей рассказывал о своем городе, о родителях, о море, которое обожал, и заявил, что, когда вырастет и разбогатеет, у него обязательно будет яхта. Сказал, что его отец, следователь Сочинской прокуратуры, знает в городе кучу важных людей, и некоторые из них за немалые деньги посодействовали переводу сына в московский иняз, потому что, продолжил он, «папик считает, что у меня невероятные способности к языкам и овчинка выделки стоит. И правда, что мне в тамошнем педе прозябать, среди сочинских девок, когда тут кругом такие красавицы, Катюш?! И весело подмигнул.
