При звуке своего имени человек выпучил глаза.
А с тротуара его снова окликнули:
– Фредди!
Томас узнал голос отца и почувствовал такое облегчение, что впервые за последние пять лет обмочился.
– Ложись, – прошептал Фредди и выпрямился. Он развернулся в сторону тротуара. – Привет, Джо.
– Фредди, там с тобой мой сын?
– Так это твой сын?
– Томас!
– Я здесь, папа!
– Ты цел?
– Цел.
– Ты не ранен?
– Нет, я в порядке.
– Он тебя трогал?
– Он хлопал меня по плечу, но…
Фредди будто затанцевал на месте.
Потом Томас узнал, что отец выстрелил четыре раза, однако выстрелы последовали друг за другом так быстро, что сосчитать их было невозможно. Он видел только, что голова Фредди Диджакомо вдруг оказалась на сиденье над ним, а тело рухнуло на тротуар.
Отец схватил Фредди за волосы и вышвырнул из машины. Отпихнул тело к канализационному стоку и наклонился к Томасу. Томас обхватил отца за шею и вдруг зарыдал. Завыл. Он чувствовал, как слезы текут из глаз, словно вода из крана, и не мог, просто не мог остановиться. Он все рыдал и рыдал. Даже ему самому этот звук казался каким-то чужим. То были слезы гнева и ужаса.
– Все хорошо, – говорил Джо. – Я с тобой. Папа здесь. Я с тобой.
Глава двадцать первая
Гаснущий свет
Джо прижимал к себе сына, оглядывая поле кровавой битвы на Седьмой авеню. Томас у него на руках дрожал и плакал так, как плакал, только когда болел воспалением среднего уха, в полгода. Машина Джо – та, которой он сбил Энтони Бьянко и Джерри Туччи, – не подлежала восстановлению. И не потому, что он врезался в фонарь, а потому, что к нему успел подбежать Сол Романо и выпустил из «томпсона» полный магазин. А парой секунд позже Джо обогнул машину и выстрелил Романо в бедро, пока тот перезаряжался. Он до сих пор слышал его стоны с проезжей части. В старших классах своей школы в Джерси Романо был квотербеком. До сих пор занимался тяжелой атлетикой и каждый день делал по пятьсот отжиманий – во всяком случае, так он говорил. После выстрела Джо кусок его левого бедра остался в соседнем квартале, так что теперь отжимания были под большим вопросом.
Переходя улицу, Джо подстрелил парня в кожаной куртке. Тот палил по кондитерской из дробовика, потому Джо просто выпустил пулю ему в спину и пошел дальше. Его стоны он тоже слышал – тот вопил с тротуара в пятнадцати ярдах от Джо, умоляя позвать врача и священника. По голосу это, кажется, был Дейв Имбрулья. Да и со спины тоже было похоже на него. Лица Джо не видел.
Его сын перестал рыдать и только всхлипывал.
– Тише. – Джо погладил Томаса по голове. – Все в порядке. Я здесь. Я никуда не уйду.
– Ты…
– Что?
Томас отстранился от Джо и посмотрел вниз, на тело Фредди Диджакомо.
– Ты его застрелил, – прошептал он.
– Да.
– Почему?
– Причин много, но прежде всего, потому, что мне не понравилось, как он на тебя смотрел. – Джо заглянул в карие глаза сына, глаза его покойной жены. – Ты меня понимаешь?
Томас собирался кивнуть, но вместо того медленно покачал головой.
– Ты мой сын, – сказал Джо. – А это значит, никто не смеет тебя тронуть. Никогда.
Томас моргнул, и Джо понял, что он видит сейчас в своем отце то, чего не видел никогда, – холодную ярость Коглинов, которую Джо учился скрывать всю свою жизнь. Ярость отца, ярость братьев – врожденную черту всех мужчин в их семье.
– Нужно найти дядю Диона и увезти его отсюда. Ты сможешь идти сам?
– Да.
– Не видишь дядю?
Томас показал рукой.
Дион сидел в окне магазина с дамскими шляпами, витрина которого была уничтожена автоматным огнем, и смотрел в их сторону. Лицо у него было посеревшее, как пепел, рубашка в крови, дыхание тяжелое.
Джо опустил Томаса на землю, и они подошли, хрустя башмаками по битому стеклу.
– Куда попало?
– В грудь справа, – сказал Дион. – Похоже, навылет. Я почувствовал, как она вышла. Представляешь?
– И рука, – сказал Джо. – Черт возьми!
– Что такое?
– Рука, рука у тебя задета. – Джо сорвал с себя галстук. – Здесь же артерия, Ди!
В правой руке Диона из раны толчками хлестала кровь. Джо перетянул руку своим галстуком.
– Идти сможешь?
– Слушай, я задыхаюсь.
– Это я слышу. Но идти сможешь?
– Только если недалеко.
