– Ведь будет же, черт возьми, время, когда мы станем встречаться, как человек с человеком… Иначе за что же мы деремся?! – воскликнул Анри.
– Он прав, – сказал Барнс, – но пилить монету долго, а сломайте какой-нибудь сувенир… Что-нибудь…
– А почему только они двое? – спросил Лесс. – Уж загадывать встречу, так всем вместе. Нас пятеро. Пять летчиков из разных стран, с разных концов света, из разных полушарий. Право, было бы здорово назначить день и место встречи.
– В "шесть часов вечера после войны"? – крикнул Андрей.
– После этой, последней войны, – поправил Грили.
– Ну, насчет последней… – усмехнулся Барнс.
– Непременно последней! – настаивал Грили. – Люди придумают сыворотку, убивающую в мозгу клетку войны; просто перестанут понимать, что такое война.
– Уж я-то знаю немцев, – авторитетно заявил Лесс, – они немедленно изобретут антисыворотку и будут прививать ее всем фрицам при рождении.
– Я, как социалист… – начал было Грили, но его перебил Анри:
– Социалист его величества?..
Пропустив колкость мимо ушей, Грили настойчиво продолжал свое:
– Все мы…, вы, вы, вы… все, кроме мистера Черных, пришли на войну с почтовых, пассажирских, транспортных машин, и все мы должны на них вернуться. И не только мы четверо, а и вы, мистер Черных, после этой войны снимете погоны и будете летать на линии Москва – Париж…
Заспорили о сроках, о месте встречи, стали искать, что бы разломить на пять частей. Галич потянул торчавшую из кармана Андреевой гимнастерки открытку:
– Вот, разорвем…
– Позвольте! Я даже не успел прочесть.
– Ладно, пусть читает, – великодушно разрешил Барнс.
– Но вслух! – лукаво заявила Арманс.
Андрей читал, Арманс переводила: друг Андрея, Вадим Ченцов, в ознаменование защиты кандидатской диссертации получил от матери Андрея подарок – картину. Открытка, на которой пишет Вадим, – репродукция с картины.
– Препротивный сюжет, – сказал Галич, поглядев на открытку: снежная пустыня, волк, одиноко умирающий, не достигнув еле видного вдали леса…
– Да, не желаю никому из нас пятерых очутиться в таком положении, – согласился Барнс.
– Именно потому, что ни один из нас не должен стать таким… – Андрей ткнул пальцем в открытку, – и предлагаю разорвать ее на пять частей.
– Са ва! – сказал Анри.
– И вот что, господа, – хладнокровно, вразрез общей возбужденности, проговорил Грили, – каждый из нас должен знать, что он не одинок. Делая хорошее – не забудь: остальные четверо сделали бы то же самое. Захочешь сделать дурное – помни: остальные отвернулись бы от тебя. Если станет невмоготу – дай знать любому из четырех: у тебя четыре друга.
– Мне нравится то, что вы сказали, лейтенант, – сказал Анри, – делим этого волка.
Галич протянул руку:
– Делю я!
Анри покачал головой.
– Нет! Капрал Вуазен шестая среди нас. Дели, Арманс!
И когда Арманс разорвала открытку на пять неровных кусков, Анри сказал:
– Пусть местом нашей встречи, или встречи этих кусков, сигналов победы или бедствия, будет адрес Арманс. Ты согласна, капрал?
– Мой майор!
– Твой адрес?
– Рю Давид, 17.
– Э, да мы с тобой соседи – я на улице Эльзас-Лотарингии. Это же здорово, капрал!
– О мой майор! – И Арманс вытянулась, как всегда отчетливо щелкнув каблуками своих блестящих коричневых сапог.
Андрею хотелось броситься к ней и целовать ее руки, волосы, глаза. Он уже не понимал, что будет дальше.
***
Наутро гости улетели. В штабе эскадрильи Анри показал Андрею приказ комдива об отправке "Лотарингии" на отдых. А для Андрея была телефонограмма: прибыть в штаб дивизии. Там – рассвирепевший комдив, жестокий разнос, угроза отдать под суд за безобразие в боевой обстановке и приказ: немедля покинуть эскадрилью.
Немедля?!
Приказ – это приказ: Андрей уехал, так и не увидев Арманс. А если бы кто-нибудь знал, как он был влюблен!..
***
Андрей приоткрыл глаза: на противоположной стене часы с перезвоном отбивали три. Минута в минуту в далекой прихожей крепко хлопнула дверь. Этот звук был с детства знаком Андрею: генерал приехал обедать. Андрей поспешно спустил ноги с дивана и застегнул воротник.
