— Давайте не забывать о Бруно и Низибе, — заметил ван Миттен через четверть часа жевания, которое слуга достойного голландца находил нескончаемым.
— Да, конечно, — согласился господин Керабан, — нет причин, чтобы они умирали от голода раньше, чем их хозяева.
— Он, поистине, очень добр, — пробормотал Бруно.
— И не нужно обращаться с ними, как с казаками, — прибавил Керабан. — Ах, эти казаки! Нужно бы повесить сотню их…
— О! — протянул ван Миттен.
— Тысячу… десять тысяч… сто тысяч… — прибавил Керабан, тряся друга своей мощной рукой. — И то их останется слишком много!.. Кстати, время уже позднее. Пошли спать!
— Да, это лучше! — ответил ван Миттен, который своим несвоевременным «о!» чуть было не спровоцировал избиение большой части кочевых племен Российской империи.
Низиб присоединился к Бруно, чтобы поужинать вместе с ним, а господин Керабан, ван Миттен и Ахмет вернулись в первую комнату. Там, завернувшись в плащи и вытянувшись на скамейках, они постарались забыть во сне долгие часы ночного урагана. Но, разумеется, спать в таких условиях было непросто.
Тем временем Бруно и Низиб сели за стол друг против друга и приготовились добросовестно покончить с тем, что оставалось на блюдах и в кувшинах. Бруно продолжал главенствовать над Низибом, а тот ни на секунду не терял почтительности к приятелю из Голландии.
— Низиб, — сказал Бруно, — по-моему, когда хозяева поужинали у слуг есть право съесть остатки, коль скоро хозяева их им оставили.
— Вы всегда голодны, господин Бруно? — спросил Низиб с одобрительным видом.
— Всегда голоден, Низиб. Особенно после того, как двенадцать часов ничего не ел.
— Непохоже.
— Непохоже? Но разве вы не видите, Низиб, что я похудел еще на десять фунтов за последние восемь дней? Теперь в мою одежду, ставшую слишком широкой, можно нарядить человека в два раза толще меня.
— Действительно странно то, что с вами происходит, господин Бруно. Вот я при таком режиме скорее толстею.
— А! Ты толстеешь, — пробормотал Бруно, косо поглядывая на товарища.
— Посмотрим-ка, что осталось на этом блюде, — сказал Низиб.
— Гм! — сказал Бруно. — Осталось немного… И если даже одному и хватит, то двум наверняка нет.
— В путешествии нужно уметь довольствоваться тем, что можно найти, господин Бруно.
«А! Ты философствуешь, — сказал про себя Бруно. — А! Ты позволяешь себе толстеть».
И, придвинув к себе тарелку Низиба, спросил:
— Что вы тут едите?
— Не знаю, но это очень похоже на баранину, — ответил Низиб, вернув тарелку на прежнее место.
— Баранину? — вскричал Бруно. — Э, Низиб, берегитесь! Мне кажется, что вы ошибаетесь.
— Посмотрим, — сказал Низиб, подцепив вилкой кусок и кладя его в рот.
— Нет! Нет! — воскликнул Бруно, останавливая его рукой. — Не торопитесь. Во имя Пророка, как вы говорите, я очень боюсь, что это мясо некоего нечистого животного. Разумеется, нечистого для турка, а не для христианина.
— Вы думаете, господин Бруно?
— Дайте мне удостовериться, Низиб.
И Бруно положил на свою тарелку кусок мяса, выбранного Низибом. Затем под предлогом изучения он за несколько мгновений проглотил его.
— Ну? — спросил Низиб, не без некоторого беспокойства.
— Конечно, — ответил Бруно, — я не ошибся. Это свинина. Ужасно! Вы собирались есть свинину?
— Свинину? — воскликнул Низиб. — Это запрещено…
— Абсолютно.
— Но мне показалось…
— Какого черта, Низиб! Вы можете положиться на человека, который разбирается в этом лучше вас.
— Тогда, господин Бруно…
— Тогда на вашем месте я довольствовался бы этим куском козьего сыра.
— Этого мало, — ответил Низиб.
— Да… но у него прекрасный вид.
И Бруно положил сыр перед своим товарищем. Низиб не без гримас стал есть, в то время как Бруно быстро расправлялся с кушаньем более питательным, хотя и не имеющим ничего общего со свининой.
— За ваше здоровье, Низиб, — сказал он, наливая себе полный стакан содержимого кувшина, стоявшего на столе.
— Что это за питье? — спросил Низиб.
— Гм… — замялся голландец, — мне кажется…
— Что? — спросил турок, протягивая свой стакан.
— Что в нем есть немного спирта, — ответил Бруно, — и хороший мусульманин не может позволить себе…
