— Готов поверить, прекрасная Сарабул.
На что последовала сухая реплика Янара:
— И хорошо делаете!
Тем временем в толпе стали слышаться какие-то крики, похожие на проявления нетерпения. Однако ни Ахмет, ни Амазия не обратили на них внимания.
— Нет, милая Амазия, — говорил Ахмет, — я очень хорошо знал дядю, но никогда не подумал бы, что его упрямство может дойти до такой жестокосердности.
— Значит, — вмешалась Неджеб, — пока взимают этот налог, он не вернется в Константинополь?
— Если я и жалею о состоянии, которое мы потеряем благодаря господину Керабану, — сказала Амазия, — то это не из-за себя, а из-за вас, мой милый Ахмет. Из-за вас одного.
— Забудем обо всем этом… — махнул рукой Ахмет. — И чтобы быстрее забыть, чтобы порвать с этим непереносимым дядей, в котором до сих пор я видел отца, давайте уедем из Константинополя и вернемся в Одессу.
— О, этот Керабан! — вскричал вне себя Селим. — Он заслуживает самого сурового наказания!
— Да, — поддержала Неджеб. — Такого, например, как стать мужем этой курдчанки! Почему не он женился на ней!
Само собой, что Сарабул, целиком поглощенная вниманием к вновь завоеванному жениху, не слышала ни этого обидного рассуждения служанки, ни ответа Селима, заметившего:
— Он? Он в конце концов укротил бы ее своим упрямством, как и любых диких животных!
— Очень может быть, — меланхолично прошептал Бруно. — Но пока что в клетку вошел не он, а мой хозяин.
Ахмет и его спутники проявляли лишь слабый интерес к тому, что происходило на набережных Золотого Рога. В том расположении духа, в каком они находились, им было не до этого. Поэтому они едва ли слышали, как один турок говорил другому:
— Этот Сторши действительно отважный человек! Осмелиться пересечь Босфор… таким способом…
— Да, — ответил другой смеясь, — таким способом, который вовсе не предусмотрели сборщики налога на каики.
Ахмет не успел даже осознать, что говорили эти турки, потому что как раз в этот момент ему пришлось отвечать на обращенные к нему слова:
— А, вот и господин Ахмет!
Это произнес начальник полиции, тот самый, чье поведение заставило господина Керабана объезжать вокруг Черного моря.
— А, это вы, сударь? — слегка поклонился Ахмет.
— Да… и примите наши комплименты! Я только что узнал, что господину Керабану удалось выполнить свое обещание. Он добрался до Скутари, не пересекая Босфора.
— Да, действительно, — сказал Ахмет довольно холодно.
— Это же подвиг! Чтобы не платить десяти пара, ему пришлось выложить несколько тысяч пиастров.
— Это уж как есть.
— Но он недалеко продвинулся, этот господин Керабан, — заметил с иронией начальник полиции. — Налог все еще существует, и если он будет продолжать упрямиться, то ему придется проделать тот же путь, чтобы вернуться в Константинополь.
— Если ему будет угодно, то он так и сделает, — ответил Ахмет, который, при всем своем раздражении против дяди, вовсе не собирался оставлять без ответа издевательские замечания начальника полиции.
— Ба! Он уступит в конце концов, — продолжал тот, — и пересечет Босфор! Служащие следят за каиками и поджидают его! Если он не вздумает переправляться вплавь или по воздуху…
— Почему бы и нет, если это ему подойдет?.. — еще холоднее спросил Ахмет.
В этот момент по толпе пробежало возбуждение. Послышался рокот приглушенных голосов. Все руки протянулись в сторону Босфора, по направлению к Скутари.
— Вот он! Сторши! Сторши!
Со всех концов стали раздаваться крики. Ахмет и Амазия, Селим и Неджеб, Сарабул, ван Миттен и Янар, Бруно и Низиб находились в это время на набережной Золотого Рога возле лестницы Топ-Хане. Они могли увидеть, какое волнующее зрелище предстало перед любопытствующими зрителями.
Со стороны Скутари, приблизительно в шести сотнях футов от берега, возвышается башня, неверно именуемая башней Леандра. В самом деле, знаменитый античный пловец, отправляясь на свидание к Геро, очаровательной жрице Венеры, переправлялся через Геллеспонт, то есть современный Дарданелльский пролив, между Сестосом и Абидосом[349]. Заметим кстати, что этот подвиг шестьдесят лет назад был повторен лордом Байроном
