— Даже в одеколон? — полюбопытствовал Турандот, не без робости присоединясь к беседе этой избранной компании.
— Ну, ты иногда бываешь просто на редкость тупарем, — сказал ему Шарль. — Как будто не знаешь, что Габриель, стоит ему услышать какую-нибудь глупость, тут же, даже не попытавшись понять, повторяет ее.
— Чтобы повторить глупость, ее надо как минимум услышать, — парировал Габриель. — А что, тебе когда-нибудь случалось изречь глупость, которую ты самолично придумал?
— Не стоит преувеличивать, — бросил субчик.
— Что преувеличивать? — поинтересовался Габриель.
Но субчик не позволил сбить себя с толку.
— А вы что, никогда глупостей не говорите? — не без коварства осведомился он.
— Он в одиночку наслаждается ими, — сказал Шарль. — Жутко претенциозная личность.
— Нет, я чего-то недоуяснил, — пожаловался Турандот.
— А о чем мы вообще говорили? — спросил Габриель.
— Я сказал тебе, что ты не способен сам придумать все глупости, которые изрекаешь, — сказал Шарль.
— А какие глупости я изрекал?
— Я их что, запоминаю? Ты их столько изрекаешь.
— В таком случае тебе, наверно, не составит труда процитировать хотя бы одну.
— Ладно, — сказал Турандот, который уже окончательно перестал врубаться, — продолжайте занудствовать без меня. Народ потянулся.
Действительно, желающие отобедать валили валом, некоторые со своей жратвой. Звучал голос Зеленца, твердившего неизменное «ты говоришь, говоришь, и это все, что ты можешь».
— Так о чем же мы говорили? — задумчиво промолвил Габриель.
— Ни о чем, — объяснил ему субчик. — Ни о чем.
Габриель с неудовольствием глянул на него.
— В таком случае, — поинтересовался он, — чего ради я сюда приперся?
— Да за мной, — сказал Шарль. — Забыл, что ли? Я обедаю у тебя, а потом мы везем малышку на Эйфелеву башню.
— Тогда пошли.
Габриель встал и вместе с Шарлем покинул кафе, не попрощавшись с субчиком.
Субчик подозвал (жест) Мадо На Цырлачках.
— Раз уж я здесь, — сказал он ей, — пожалуй, останусь у вас пообедать.
На лестнице Габриель остановился и доверительно спросил у Шарля:
— Как думаешь, я не слишком невежливо поступил, не пригласив его отобедать у нас?
Пьянье обедал у себя в будке, чтобы не упустить эвентуального клиента, ежели таковой подгребет; правда, до сих пор в этот час ни один ни разу не пришел. Прием пищи в будке имел, таким образом, двойное преимущество: поскольку клиентов в это время точно не бывало, Пьянье мог спокойно подзаправиться. Пищей в этот раз служила тарелка горячей картофельной запеканки, которую прямо с пылу с жару около часу дня притаранила ему Мадо На Цырлачках.
— А я-то надеялся, сегодня будут потрошки, — сказал Пьянье, наклоняясь за литровкой красного, что стояла у него в углу.
Мадо На Цырлачках передернула плечами. Потрошки? Извечный миф! И Пьянье это прекрасно знал.
— Что там этот тип? — спросил Пьянье. — Чего делает?
— Доедает. Молчит как вкопанный.
— Вопросов не задает?
— Не.
— А Турандот не заговаривает с ним?
— Не решается.
— Не больно-то он любопытен.
— Да дело не в этом, просто он побаивается.
— Ага...
Пьянье врубился в запеканку, температура которой снизилась до приемлемого градуса.
— А чего еще будете? — спросила Мадо На Цырлачках. — Бри? Камамбер?
— Бри хорош?
— Так себе.
— Тогда камамбер.
Мадо На Цырлачках уже уходила, когда Пьянье поинтересовался:
— А чего он жрал?
— В точности то же, что и вы. Без вариантов.
Десяток метров, что разделяли будку Пьянье и «Подвальчик», она преодолела бегом. Ладно, придется ее еще поспрошать. Информацию, полученную от нее, Пьянье счел совершенно недостаточной, однако пребывал в процессе углубленных размышлений, пока не появился сыр, притараненный возвратившейся Мадо.
— Так что там тип? — осведомился Пьянье.
— Допивает кофе.
— И чего говорит?
— А ничего.
— Как он ел? С аппетитом?
— Скорее, да. Все подмел.
— А что он взял на закуску? Сардинку или салат из помидор?
— Я ж вам сказала: в точности то же, что и вы. Никаких закусок.
— А пил чего?
— Красное.
— Маленький или большой стакан?
— Большой. Выпил все до капли.
— Ага, — протянул с явным интересом Пьянье.
Прежде чем приняться за сыр, Пьянье задумчиво произвел привычное сосательное движение, дабы извлечь волоконца мяса, застрявшие между различными зубами.
