— Ба! — ответил Сфен. — Все эти людишки стоят друг друга.
— Так ты сомневаешься в них, мой Демо?
— Хотите, я скажу вам откровенно: не верю я во все эти горескопы.
— Да и я ничуть не верю.
— И в философский камень — тоже ни капельки.
— Ну, знаешь ли! — вскричал герцог. — Скажи это не ты, а кто-нибудь другой, я бы ему морду набок свернул!
— Я в них не верю, — повторил Сфен, — но вам верить не запрещаю.
— Надеюсь! Ах, если бы ты видел нас — Тимолео и меня — среди всех этих реторт и тиглей, колб и алембиков, пеликанов и змеевиков, перегонных кубов и прочих сосудов; если бы ты видел, как мы смешиваем соли с металлами — одни фиолетовые, другие синие, одни голубые, другие зеленые, одни желтые, другие оранжевые, а некоторые так даже красные, не говоря уж о белых и черных; смешиваем и наблюдаем, как один цвет переходит в другой, твердые вещества превращаются в жидкие, а жидкие — в твердые, осязаемые становятся неосязаемыми, а неосязаемые — осязаемыми, а ведь я описываю тебе лишь внешнюю сторону наших манипуляций, — так вот, если бы ты видел это, славный мой Демо, ты бы сразу понял, что твой хозяин и алхимик трудятся не напрасно. Настанет день, когда ангелы увенчают успехом наши усилия, и тогда я прикажу отлить свою статую не из бронзы, а из чистого золота.
— НАШУ статую.
Герцог даже не расслышал этой поправки и снова впал в меланхолию, из которой Сфен не осмелился его вывести. Таким образом они одолели еще одно лье в полном молчании, после чего Сфен решил возвратиться, но только по другой дороге; герцог, по-прежнему молчаливый, нахмуренный, унесшийся мыслями неведомо куда, не противоречил ему. Он вздрогнул лишь тогда, когда услышал, что его окликают: в этот миг они пересекали лужайку, где работали дроворубы, — они заготавливали топливо для печей Тимолео Тимолея. Что же до голоса, окликнувшего его, то он принадлежал одному из дроворубов, который спрашивал его в таких выражениях:
— Благородный сеньор, как поживает моя единственная дочь-герцогиня?
Сидролен вздрогнул и открыл глаза.
— А ваши братья и сестры? — спросил он.
— Ну вот, выспались! Я же вам сказала, что я единственная дочь!
— Гм... значит, ваш отец был дроворубом...
— Я только что кончила рассказывать, как познакомилась с месье Альбером и как он послал меня сюда.
Сидролен зевнул.
— А вы не хотите рассказать еще разок? — спросил он.
— Еще чего! — сказала Лали. — Надо было слушать, а не спать.
— Ну ладно, тем хуже, — сказал Сидролен, — оставим до другого раза.
— Никакого другого раза не будет, хватит с вас.
— Я учту, — сказал Сидролен.
Он потянулся и встал. Рыболов на другом берегу все еще сидел на месте; пес, свернувшись калачиком, по-прежнему дремал в лодке.
— В общем-то, не так уж они и жестоки, — сказал Сидролен, — ведь они никогда ничего не ловят.
Лали глянула на рыбака, не сказав ни слова. Она сидела, но теперь тоже встала.
— Я не хотела портить вам обед и сиесту, — сказала она, — но на вашей загородке кто-то намалевал целую кучу надписей. И препротивных, более чем.
Сидролен молча отправился за банкой краски и кистью.
— Там ругательства, — сказала Лали, — и оскорбления.
Сидролен направился к мосткам.
— Это что, про вас? — спросила Лали.
— Ну да, — отозвался Сидролен.
— Что ж вы такого натворили?
— Я вам расскажу, когда вы заснете.
Сидролен взбирается вверх по откосу. Он даже не смотрит на надписи, а прямо начинает замазывать их. Лали отправляется мыть посуду. Целая компания кочевников с турбазы останавливается рядом, желая что-то спросить у Сидролена: они даже знают, как по-французски «метро». Про метро-то они у него и спрашивают. Он отвечает жестами.
— Ну вот, уже начинают мигрировать, — говорит Сидролен, глядя им вслед. — Осень наступает. «Моя вечная осень, томленье души!..»
— Что вы сказали? — спросил прохожий.
— Я цитировал, — ответил Сидролен.
— Кого ж это?
— Поэта, конечно. Вы что, не услышали анапеста?
— Не обратил внимания. Я думал, вы хотите что-то у меня узнать. Время, например.
— Да ничего я от вас не хотел, — сказал Сидролен.
И он продолжал красить, а прохожий молча наблюдал.
Подошла новая группа кочевников; эти тоже знали, как по-французски «метро», и обратились с соответствующим вопросом к прохожему. Тот жестами изобразил незнание.
