— Гм! — хмыкнул аббат Рифент.
— ...и все вы знаете, что с ними потом приключилось.
— Аминь! — закричал Дюпон.
— Аминь! — повторили за ним Руссула, Пострадаль и аббат Рифент.
Герцог молчит. Он злобно глядит на астролога, начиная беситься, но пока не выказывая этого. Дюпон же, считая, что дело в шляпе, распускает язык вовсю:
— О силы небесные, что управляете мирскими делами, я вижу, как вы приносите дары свои и благословения драгоценному наследнику, коего предстоит зачать в самом скором времени высокородному и прославленному герцогу д’Ож...
— То есть как! — вскричал высокородный и прославленный герцог д’Ож. — То есть как это предстоит? Эй, жена, вы, значит, совсем не беременны?
— Пока нет, благородный супруг, но вы об этом позаботитесь.
И Руссула, зардевшись как маков цвет, скромно потупилась.
Высокородный и прославленный герцог д’Ож вцепляется Дюпону в глотку и начинает душить его своими мощными руками. Астролог выкатывает глаза прочь из орбит и высовывает бледный язык, пока Жоашен изливает на него злость и презрение к наглецам подобного рода.
Он трясет его все сильней и сильней. Руссула кидается в ноги герцогу, моля о пощаде. Онезифор просит аббата Рифента принести ему все необходимое для последнего причастия жертвы. Виконт де Прикармань твердо держится политики невмешательства.
— Пощадите его, благородный супруг! — вопит герцогиня. — Пощадите его!
— В самом деле, довольно, мессир, — говорит с кротким упреком Онезифор, — умерьте свои порывы, а то я не успею дать ему последнее напутствие.
Дюпону суждено было пережить это тяжкое испытание. Герцог наконец выпустил его из рук чуть живого, и он сполз наземь, точно перезревший сыр; окружающие поспешили убрать его прочь, а тем временем вошедший алхимик низко кланялся своему господину. Герцог мог быть доволен: он одержал верх.
Сидролен открыл глаза: кто-то шептал ему что-то на ухо. То была Лали, а шептала она, что обед готов.
— Ничего себе вы придавили! — добавила она. — Проспали завтрак, — не могла же я позволить вам спать весь день; вставайте, я приготовила вкусный обед.
Сидролен растерянно таращился на Лали: она появилась так недавно, что он не сразу ее и признал.
— Мне снились сны, — прошептал он почти про себя.
— Только не вздумайте их рассказывать.
— Это почему же? — с интересом спросил Сидролен.
— Так не принято.
— Как не принято?
Но Лали ограничилась призывом:
— К столу, к столу!
Стояла еще довольно теплая погода, и стол был накрыт на палубе. Прибор уже ждал Сидролена.
— А вы-то сами пообедали? — спросил он.
— Да, месье.
— В следующий раз дождетесь меня и накроете на двоих.
— Мерсимесье, очень даже мило с вашей стороны.
Сидролен направился на камбуз. Лали кинулась следом.
— Вам что-нибудь нужно?
— Укропной настойки.
— Вы что ж это — решили набраться укропной настойки перед обедом?
— Как обычно.
— Да это же вредно.
Сидролен слегка усмехнулся.
— Нет, правда, — повторила Лали, — очень вредно.
— Может, вам угодно пойти и собрать вещички, — сказал Сидролен, — так я возражать не стану. Готов даже заплатить вам за месяц вперед, если вы отчалите незамедлительно.
— Да ладно уж, держите свои денежки при себе, — сказала Лали.
Сидролен приносит бутылку укропной настойки и наливает себе четверть стаканчика, разбавив его до краев минералкой. Попивая эту смесь, он рассеянно следит за тренирующимися гребцами.
Когда стаканчик осушен, Лали спрашивает:
— Теперь можно подавать?
— Валяйте.
Она приносит хлеб и банку филе тунца в рафинированном арахисовом масле. Стоит и смотрит, как Сидролен ест.
— Меня раздражает, когда на меня глазеют за едой, — говорит Сидролен. — Ну-ка, садитесь и рассказывайте мне какие-нибудь истории.
— Вы меня спутали с Шехерезадой, — говорит Лали.
— Фу ты, ну ты, какие мы ученые! — говорит Сидролен.
— Ученость жить не мешает. Вы не находите?
— Полностью с вами согласен.
— Вот то-то, — говорит довольная Лали.
— У вас есть образование, — говорит Сидролен, — а в придачу к нему — принципы: не пить укропную настойку до обеда, не рассказывать сны. А все-таки, почему нельзя рассказывать сны?
— Это невоспитанно, — говорит Лали.
