Слова эти приводят герцога в приятное расположение духа, что, в общем-то, странно: ему вовсе не нужна целая ночь, чтобы расправиться с миской скромной не скоромной похлебки, особенно если похлебку эту придется делить с милой крошкой, которая теперь глядит на него с боязливой робостью весьма хорошего тона. Герцог внимательно разглядывает ее.
— Ишь какая смазливенькая, — говорит он.
Девица делает вид, будто не понимает комплимента.
— Садитесь, садитесь же, мессир. Хотите, добавлю в похлебку перца? У меня есть один пакетик, — крестная подарила на прошлое Рождество. Он привезен из Малабара, этот перец, и не поддельный, а самый что ни на есть настоящий.
— Ну что ж, — говорит герцог, зардевшись, — не откажусь. Несколько зернышек...
— Весь пакет, мессир! Весь пакет! Это вас подкрепит.
— А что, разве у меня такой уж жалкий вид?
— Ваша милость, конечно, бодрится, но ей, верно, довелось пережить большие волнения.
— Еще бы, черт возьми!.. Лишиться пушки просто так, за здорово живешь!..
— Пушки? Так у вас есть пушки?
— И даже несколько штук, — гордо заявляет герцог.
Девушка подпрыгивает от радости и хлопает в ладоши.
— О! У вас есть пушки! Я обожаю пушки! Это так современно!
И она принимается вприпрыжку кружить по комнате, напевая: «Отпляшем Карманьолу и хором все споем; отпляшем Карманьолу под пушек гром».
— Она просто очаровательная, эта крошка, — бормочет герцог д’Ож, — однако ее куплеты мне ровно ничего не говорят.
И спрашивает у девушки:
— Кто научил тебя этой песенке, моя милая?
— Папа.
— А чем занимается твой папа?
— Он дроворуб.
— А чей он подданный?
— Высокородного и могущественного сеньора Жоашена, герцога д’Ож.
— Иными словами, мой. Прекрасно: я велю его повесить.
— А с какой стати вы хотите повесить моего папу, господин герцог?
— А с такой, что он учит тебя всяким мерзостям.
— Как?! Разве вам не нравится гром пушек? Я спела это, чтобы доставить вам удовольствие!
— Мне эта громаньола не нравится.
— Фу, как вы неучтивы! Я вас впустила в дом, а вы хотите повесить папу. А как же закон гостеприимства?
— Я здесь у себя дома, моя крошка, ибо все это принадлежит мне: и лес, и дроворуб, и хижина, и ты, девушка.
— Ишь какой вы шустрый, господин герцог. Если вы и вправду решили повесить моего папу, я сейчас выплесну котелок в огонь.
— Ради всего святого, не делай этого!
— Тогда обещайте, что не причините папе никакого зла.
— Обещаю, обещаю!
— Я вам не верю. Вы ведь известный обманщик. Сперва вы съедите мои желуди, каштаны и перец, а потом возьмете и поступите по-своему.
— Нет, нет! Я обещал, и кончим этот разговор. Давай-ка неси сюда свою чудесную перченую похлебку, ты меня совсем заморила!
— Это вы сейчас такой сговорчивый, оттого что голодны. А потом...
— Ну чем иным я могу тебя убедить?
— Можно было бы, конечно, взять с вас расписку, но и она не дороже вашего слова.
— Ишь ты, расписка! Скажите пожалуйста! А может, у тебя здесь и пергамент припасен, и перо с чернилами? Ну, умора, ей-богу!
— Ах, как это жестоко — насмехаться над нашей темнотой, господин герцог!
— Но не над твоей же стряпней! А ну-ка, неси сюда эту ароматную перцовую похлебочку. Ну же, неси скорей! Цып-цып-цып!
И герцог, внезапно вскочив на ноги, кидается к очагу с риском обжечь пальцы, но девушка не спускает глаз со своего господина. Он уже готовится схватить котелок, как вдруг — бух! — каштаны, желуди и перец опрокидываются в огонь. Где мгновенно превращаются в уголья.
— Опять фиаско! — шепчет герцог, у которого даже нет сил отлупить дочку дровосека.
Понурясь, он садится обратно на скамейку и начинает причитать:
— Ох, как я голоден! Как голоден! Ох, как я хочу есть!
И бранит девушку:
— Что ж ты натворила, дурочка! Во-первых, еду выбрасывать грешно, во-вторых, я теперь не связан никакими обещаниями, а в-третьих, ты нарушила закон гостеприимства, да-да, какое уж тут гостеприимство!
И он глядит вокруг:
— Неужели здесь больше нечего съесть?
И взгляд его вдруг застывает.
— Конечно, здесь имеется эта юная особа. Мой друг и боевой соратник Жиль де Рец не колебался бы ни минуты, но я — я и так уже достаточно скомпрометирован. Народ меня не поймет. Да и будущим зятьям это может не понравиться. А потом... без перца...
