Сидролен машет в ответ, но с места не трогается.
— Что будем делать? — спрашивает Люсет. — Пойдем обратно или как?
— Если он видал, как наши входили в ресторан, — говорит Йолант, — то мы влипли.
— Не упускать же из-за него такой классный закусон!
— Глянь-ка, он еще стоит там?
— Как столб.
— Наверняка видал, как наши входили, и теперь потешается над нами.
— Да уж, влипли так влипли! Надо что-то придумать.
— Давай пригласим его.
— Нет, он обидится.
— Но ведь должны же мы пообедать.
— Еще бы! Тем более, здесь вон как шикарно. Видал: ресторан-люкс. Звездочек пять, не меньше. Вот нажремся-то!
— Ну так налево кругом?
— Давай. И разъясни ему ситуацию.
— Вечно на меня все валят!
Сидролен бесстрастно глядит, как они возвращаются. Первым заговаривает Йолант:
— Очень кстати повстречались. У Ламелии ведь свадьбы не было, так вот мы решили хорошенько пообедать в честь ее бракосочетания. Раз уж и вы тут оказались, то, по справедливости, вам следовало бы составить нам компанию.
— А кто платит?
— Каждый за себя.
— Гляди-ка, а вы, оказывается, богачи. Не в какую-нибудь забегаловку пошли. И гортранспортист может себе такое позволить?
— Его предупредили. Все-таки люди не каждый день женятся.
— Но они же не сегодня поженились, а неделю назад, верно?
— Для доброго дела никогда не поздно.
— И все-таки странная затея. Очень даже странная.
— Так идете или нет? — спрашивает нетерпеливо Люсет. — Нас ждут.
— Вас, но не меня. Меня никто не ждет.
— Да ладно вам дуться!
— А потом, я и столик себе не заказал, — говорит Сидролен.
— Зато мы заказали.
— Нет, — говорит Сидролен. — Я там только что был, для меня места не нашлось.
— А разве вы собирались тут пообедать?
— Почему бы и нет? — говорит Сидролен.
Оба зятя замолкают.
— Хотел как следует ублажить себя, — говорит Сидролен. — Ладно, до другого раза.
Он садится в автобус; на углу, у набережной, покупает хлеб, — все другие лавочки уже закрыты. Впрочем, на барже остались кое-какие консервы. Загородка опять осквернена ругательными надписями. Сидролен кладет хлеб и отправляется за банкой краски. От тщательно закрашивает надписи на загородке. Ему хочется есть, но он усердно работает. Праздные кочевники останавливаются, чтобы поглазеть, как он трудится. Они молча созерцают Сидролена. Его это не смущает. Он давно привык и к перекрашиванию, и к кочевникам. Он не вступает с ними в разговоры. И, в нарушение широко распространенного обычая, не поет и не насвистывает. Когда он заканчивает, кочевники удаляются.
Сидролен водворяет на место банку с краской, затем наливает себе стаканчик укропной настойки.
— Я слишком много пью, — шепчет он. — Ламелии уже нет, и удержать меня некому.
Он идет на камбуз поглядеть, что там осталось из консервов. Если не слишком роскошествовать, на пару недель запасов должно хватить. Сидролен не знает, подыщет ли ему кого-нибудь Альбер за эти две недели. Если нет, придется самому заботиться о продуктах; на горизонте вырисовывается мрачный призрак цинги. А пока он выбирает банку филе тунца в арахисовом рафинированном масле. К банке приложен ключ для интеллигентного вскрытия, и Сидролену нет нужды прибегать к помощи молотка или стамески, как он привык. Потом он разрезает батон по горизонтали, раскладывает содержимое банки на обеих половинках и старательно совмещает их, дабы восстановить первоначальную форму батона, с той лишь разницей, что теперь из надреза сочится масло. Когда все съедено, Сидролен шепчет:
— Не так уж плохо. Только не надо увлекаться, а то цинги не миновать.
Он вытирает рот и руки тряпкой множественного назначения и поднимается наверх поглядеть, как там его загородка. Новые надписи пока отсутствуют, зато какой-то болван, облокотившись на нее, вляпался пиджаком в свежую краску. Он окликает Сидролена:
— Эй, вы там, это ваша баржа? Это ваша загородка? Вы что, не могли написать «Осторожно, окрашено»? Хоть это-то можно было сделать?! Мой пиджак теперь только и годится что для перекраски. А кто мне оплатит счет, вы, что ли?
— Ну разумеется, — отвечает Сидролен. — Сколько я вам должен?
— И вдобавок еще насмехаетесь! Ну и народ пошел!
