Подумав об этом, унтер-офицер, как ни странно, сам успокоился. Да, против Рошко все средства хороши. Важно одно: чтобы операция удалась. Мольнар закурил — у него еще было время, — потом тщательно затоптал наполовину выкуренную сигарету, распахнул ворота гаража, завел «зюндапп» и подкатил на нем к подъезду как раз в тот момент, когда вышел подпрапорщик Рошко.
— Подожди-ка, — сказал ему Рошко, видимо что-то вспомнив, и повернул назад, унося с собой и сумку с деньгами.
«А, черт! Что бы это значило? Рошко обычно ничего не забывает. Уж не догадался ли он?»
Внезапно с будайских гор налетел пронизывающий ветер. Закачались уже облысевшие деревья перед домом. Холодный пот выступил у Мольнара на шее. Мотор мотоцикла работал безупречно. Одно движение руки — и можно на большой скорости вылететь на улицу! Однако ворота закрыты и перед ними часовой с автоматом в руках.
«Все-таки мне не стоило мне заполнять предписания, пока я не избавился от Рошко. Если у меня найдут эту бумажку, отрицать все будет бессмысленно», — со страхом подумал Мольнар.
Сквозь завесу моросящего дождя пештский берег казался размытым, будто до него была добрая сотня километров, а то и вся тысяча. Он казался недосягаемым…
«Чего хочет этот паршивый изверг? Что он опять придумал? Почему не идет? На посту стоит Йошка Барнула. Этот без зазрения совести начнет стрелять. И не потому, что приказано не выпускать Мольнара из расположения части в одиночку. Родом он из Пешта, тоже отслужил свои два года на фронте, и ему тоже не дают отпуска, отчего он озлоблен на весь мир и готов стрелять в кого угодно. Такие это умеют. Как раньше говорили: умеют науськивать псов друг на друга. И пока те рвут друг другу шкуру в клочья, им и в голову не придет укусить хозяина за руку…»
Рошко наконец появился; Спускаясь по лестнице, он размахивал двумя автоматами, которые держал в левой руке.
— Предусмотрительность не трусость, — проговорил он, забираясь на заднее сиденье. — Черт его знает, не просочились ли где-нибудь русские? Тебе тоже принес.
«Ну, тогда еще ничего. — Мольнар повесил автомат на шею, бросил взгляд в сторону. — Сумка с деньгами попала на хорошее место, поверх моего сундучка…»
Рошко положил на сумку правую ногу.
Мольнар жадно вдохнул свежий воздух, грудь больше не сжимало тисками, слепой страх постепенно исчез. Но тут с ним приключилась другая беда: живот вдруг пронзила такая острая боль, что его прошиб холодный пот.
«Это от слабительного. А, черт, как сильно оно действует!» — выругался про себя Мольнар.
— Куда едем, господин подпрапорщик? — Мольнар прекрасно знал, что отсюда надо сначала спуститься на проспект Фехервари, поскольку подпрапорщик почему-то не любил улицу Камараэрдеи, но он все же спросил: — На проспект Фехервари, как обычно?
— Точно!
Живот у Мольнара опять перехватили спазмы, и появилась такая безжалостная ноющая боль, будто его штопором сверлили.
«Проклятое слабительное устроило мне в животе цирк!..»
Мольнар сразу же ослаб. Возле гостиницы «Геллерт» стоял окрашенный в защитный цвет «хорьх». Вокруг него сновали офицеры. Из машины вылез какой-то важный немецкий генерал. Он строго оглядел площадь перед гостиницей, без особого любопытства, просто так, для порядка.
Рошко воодушевленно засопел: он ни от кого не скрывал, что в этой шумной заварухе, именуемой второй мировой войной, настоящими солдатами считал только немцев. Другие солдаты тоже ходили строем, стреляли и бегали, то есть делали все как положено, однако кто, кроме немцев, понимал, ради чего все это делается…
Между тем боли в животе у Мольнара не проходили. Быть беде! То есть беда может случиться раньше, чем планировалось…
— Ну гони же! Не прохлаждайся!
Молодая женщина в сером пальто несла маленькую рахитичную елочку, положив ее на плечо, как большое, тяжелое дерево. А деревце-то было плоское и растопырило свои хилые веточки в стороны, как сплющенное растение в гербарии.
«Через четыре дня — сочельник, — подумал унтер. — Русские уже тут, под самым городом, километрах в двадцати от Будапешта. Их артиллерия вовсю обстреливает линию немецкой обороны, на скорую руку отрытую по границе пригорода. И все-таки эта женщина купила себе елку. Их все покупают. Кто может, разумеется. Собственно, разве это жизнь — автоматически продолжать делать то, что привычно и заведено?.. Нажимай на газ и не думай о животе. Как ни режет, а до Тетеня надо дотянуть. Там на самой окраине села стоит старая корчма для проезжающих. Что-то вроде проходного двора: с одной стороны въезжаешь, с другой — выезжаешь…»
