Мои губы трепетали — его были спокойны. Ладони Майкла на мне лежали твердо и уверено. Властно. Привычно. Так, будто он проделывал это десятки раз. Так оно и было.
«Я люблю драться и трахаться.»
Трахаться.
Слово совсем не подходящие под описание моих мечтаний с лепестками роз и свечами у кровати.
— Смелее, — потребовал он тихо-тихо, от чего я задрожала еще сильнее. Его голос был таким низким, хриплым. Прокуренным, если быть честной, но в этом я нашла сексуальность.
— Я…не могу, — по-прежнему с закрытыми глазами я просто держала свои губы у его лица. Мы дышали друг другу в губы, но мое дыхание было срывающимся, а его — ровным. Плевать. Я подумаю об этом завтра.
— Не зли меня, веснушка. Ведь я могу, — коротко произнес он, и тут на меня обрушился водопад из фейерверков и эмоций, которые заставили меня еще больше раствориться в Майкле. Я почувствовала его влажный язык у себя во рту, в горле, на губах…он целиком и полностью завладел моим ртом, жестко придерживая меня за подбородок, чтобы не вырывалась.
А я пыталась? Кажется…немного. Не потому что не хотела, а потому что боялась.
Его поцелуй был наглым, уверенным, дерзким — точно таким же, как и он. Демон за моим плечом возликовал, когда Майкл сжал мою грудь руками и углубил поцелуй, яростно посасывая мои губы и язык.
А ангел уже начал проливать слезы. Мои розовые очки так и не треснули, а только увеличились вдвое, заставляя меня закрыть глаза на ошибку, которую я собиралась совершить этой ночью.
ГЛАВА 2
POV Мика. Настоящее.
Hanz Zimmer – First Step
Первое чувство, которое я ощутила, когда пришла в сознание с закрытыми глазами, это боль. Не острая, а постоянная — такая, будто в моей голове от одного уха до другого проложили железную балку и теперь ритмично стучали по ней. От этого в ушах звенело и мир начал кружиться, еще до того, как я открыла глаза.
Веки я подняла с таким трудом, словно это было равносильно поднятию этой самой балки.
Мама. Мама сидит рядом с моей кроватью и зарывшись в лицо руками спит.
Я медленно оглядываюсь, пытаясь по кусочкам собрать свои воспоминания, но они рассыпаются на сложнейший пазл, который мне не сложить в одиночку. Минималистичный интерьер моей комнаты и множество проводков, приклеенных к моему телу, потрескивание работающих приборов…я в клинике, и я просто терпеть не могу этот густой запах лекарств повисший в воздухе.
Так пахнет отчаянье, безысходность. Я пытаюсь уловить в этом запахе надежду и шепчу:
— Мама…мам. Проснись.
— Мона! — она тут же дергается и убирает руки со своего лица. Я едва узнаю маму — всегда жизнерадостная и позитивная женщина, теперь предстала передо мной уставшей и изможденной, с глубокими синяками под глазами, без косметики. Я никогда не видела маму такой, и сразу же захотелось ее обнять, успокоить…сказать, что со мной все хорошо и я рядом. — Мона, ты очнулась…моя милая девочка, теперь все наладится. Ты пришла в себе. Господи, спасибо. Как ты себя чувствуешь?
— Болит голова, — все, что смогла выдавить я, разглядывая маму. Она переживала за меня, поэтому так выглядит. Память начинает по маленьким кусочкам собираться в одну знакомую картину.
Ник. Ссора. Примирение. Ночь, полная любви, и его слова. Наши планы на будущее…потом моя просьба и новая ссора. Мои опасения. Я так хотела, чтобы он пообещал мне. Глупая. А потом скорость, машина. Последнее, что помню — собственный крик и то, как он накрывает меня своим телом. Боль в ноге, маленькие осколки, врезающиеся под кожу. И всепоглощающая темнота.
Когда ни одного просвета в разуме. Или было что-то еще и я этого не помню…?
— Мам, я рада тебя видеть, — я стараюсь натянуть улыбку через боль. Но меня интересует только одно, несмотря на то, что я и правда скучала по маме. Они с папой давно перебрались в Техас — на свою родину, да и жизнь в Лос-Анджелесе слишком быстротечна для них. Мы с Домиником навещали их раз в три месяца, и этого хватало, чтобы вдоволь отведать маминой выпечки и съездить на природу с папой. — Мам, где Ник? Когда я его увижу? Мне нужно с ним поговорить. Нужно попросить прощения…
