Но Пономареву не пришлось далеко идти — навстречу ему из флигеля бежали встревоженные люди: университетский библиотекарь Степан Кирович Кузнецов, сосед Крылова, с ним еще кто-то… Степан Кирович бежал как-то боком, придерживая полы широкой и длинной шинели. Сухощавый, среднего роста, неловкий в движениях, он походил на подростка, которого неизвестно зачем обрядили во взрослое платье, приклеили реденькую бороденку и густые усы и дали звание приват-доцента, наградив при этом необычайно густым мужским голосом.
Подоспел сторож с ведрами. Образовалась хоть реденькая, но цепочка.
Шипело обуглившееся дерево. Летели наземь глиняные горшки и разбивались в нервной сутолоке, так свойственной всем пожарам, большим и малым.
Рядом с Крыловым в цепочке оказался незнакомец, бедно одетый, но вполне интеллигентный человек. С невзрачной внешностью, он выглядел старообразно из-за сплошной седины, охватившей его голову, и невероятной худобы. В его лице было что-то особенное, необыкновенное — сразу не понять что. Скорей всего, умные, навсегда печальные глаза, глаза человека, много чего повидавшего на своем веку.
Он действовал сноровисто, без лишних движений, без паники и суеты. Не отступил, когда прямо к ногам вывалился на них вдруг сноп огня, нашедшего для себя отличную пищу в виде сухих березовых метел, неизвестно кем и когда засунутых за печь. Только предложил:
— Может быть, все-таки сообщить в пожарную часть?
Крылов не успел ничего ответить.
— Нет! — раздался у них за спиной властный голос.
В дверях стоял Флоринский, как всегда тщательно одетый, в меховой накидке и в куньей папахе. Лицо его выглядело бледным и неприступным. Он вполне владел собой, и если бы не сбившаяся набекрень папаха, невозможно было бы предположить, что господин попечитель, как и все, только что бежал по университетскому парку.
— Нет, — повторил Василий Маркович тише. — Никаких пожарных команд. Сами управимся.
И действительно, с его приходом, как по заказу, пожар начал убавляться.
— Запачкаетесь, ваше превосходительство, — обеспокоено прогудел сторож, не смея сказать, что господин попечитель стоит на пороге и мешает действиям пожаротушителей.
Флоринский посторонился.
Языки пламени понемногу улеглись, клубы дыма постепенно рассеялись, начали проступать контуры бедствия. Десятки поломанных растений, побитые цветочные горшки, до основания треснувшая печь, грязь, беспорядок… И самое страшное — сквозь разбитую раму наверху уходило из оранжереи тепло.
Пришлось подставить лестницу. Кузнецов, как самый легкий, полез наверх посмотреть и определить размеры прорехи.
И все же небольшая группа добровольных пожарных была счастлива: теплицы удалось отстоять.
Один Флоринский не радовался. Или не показывал своей радости. Выхватив взглядом из кучки согбенную фигуру незнакомца, приблизился.
— Не имею чести вас знать, — начал он подчеркнуто вежливо. — Кто вы такой? И что вам угодно?
— Кто я такой? Корреспондент «Сибирской газеты». И… — не убоявшись вельможного взгляда, с достоинством ответил незнакомец и, оглядывая свою перепачканную, местами прожженную одежду, насмешливо закончил: — И мне угодно было в меру своих сил способствовать тушению пожара!
— Благодарю вас, господин Волховский, — сухо сказал Флоринский. — Ваша помощь больше не понадобится.
— А как вы все же узнали меня, Василий Маркович? — с еще большей насмешливостью воскликнул человек, назвавшийся корреспондентом, и его темно-карие глаза, погруженные в глубокую меланхолию, несколько оживились. — Весьма, весьма польщен! Вот уж никак не ожидал сподобиться столь высокой чести.
Он явно шутовски наклонил голову.
Глаза Флоринского совсем заледенели, и он сказал, обращаясь к сторожу, чеканя слова:
— Сколько раз повторять, что на территории университета не должно быть посторонних лиц?
— Слушаюсь, ваше превосходительство. Виноват, — согнулся в поклоне сторож. — Только этот барин не посторонний. Они часто к его благородию Степану Кировичу ходят, книжки носят…
Флоринский не удостоил объяснение никаким ответом, холодно кивнул всем и удалился.
— Что? Что он сказал? — спросил спустившийся с лестницы Кузнецов. — Немедля ремонтировать? — он возбуждено потер впалые щеки, размазывая по лицу сажу.
